Михаэль Брюннер - На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте

Отправленный по причине неблагонадежности обратно в полк, я застал свою «ватагу», точнее, ее остатки, немного севернее в лесном лагере. С моим новым и последним командиром батальона майором Кульсом, 1920 года рождения, в Ангербурге я пел в солдатском хоре.

Прижатые к обрывистому берегу Фришен Хаффа, по приказу майора Кульса мы построили плот. На этом плоту, который буксировал наш последний плавающий автомобиль, мы переплыли через Хафф на Нерунг. Технически совершенно неопытный, назначенный Кульсом его водителем, я оказался виновным в поломке плавающего автомобиля, потому что заправил его дизельным топливом.

На Нерунге Кульс принял горькое решение. Он должен был отобрать из более сотни остававшихся в полку человек 30 офицеров, унтер-офицеров и солдат для отправки в рейх на корабле. Над этим решением он думал целую ночь. Я никогда не забуду лица товарищей, которые на следующее утро на построении узнали, что они передаются в другие части и должны остаться в Восточной Пруссии. Это означало почти верный смертный приговор. Из-за сделанного им выбора после войны он подвергался резким нападкам тех, которым удалось вернуться другими путями. Это понятно, но достойно сожаления, что он был абсолютно одиноким.

Прибыв в Шлезвиг-Гольштейн, 8 мая из последнего оставшегося у нас приемника мы узнали о капитуляции. В помещении воцарилась мертвая тишина. Я сел за рояль и тихо сыграл «Германия, Германия превыше всего» и думал, что это произведение больше никогда мне не придется исполнять. Но и это оказалось заблуждением.

На следующую ночь я был дежурным. Кульс пришел ко мне, и мы целый час беседовали с ним о том, был ли Гитлер великим человеком или нет. Тогда мы не пришли ни к какому результату. После этого Кульс условно произвел меня в вахмистры и офицеры резерва, «чтобы я потом мог принимать участие во встречах офицеров».

После увольнения из Вермахта я всевозможными транспортными средствами и пешком пробирался все дальше на юг к дому. После некоторых затруднений во французской зоне я добрался до Фрайбурга. Уже в начале ноября я сидел в аудитории Фрайбургского университета и начал изучение права».

Солдатские будни этих двух унтер-офицеров-танкистов протекали совершенно обычно в 12-м эскадроне 24-го танкового полка. Если не принимать в учет разницу в звании (ефрейтор — унтер-офицер), то жизнь моя от них ничем не отличалась. Но в вопросе производства в унтер-офицеры имелось все же большое различие. И, наконец, когда последний командир батальона 24-го танкового полка принимал трудное решение об эвакуации 30 человек из 100 солдат этого полка из «котла» в Восточной Пруссии, несмотря на расовые законы, он выбрал Ахима Дохани.

17 августа 1943 года мы погрузили только что полученные танки на платформы и поехали в направлении Бреннера. В то время я уже приобрел известность фотографа, обеспечившего всех товарищей фотографиями их военной службы. Мой командир эскадрона, всячески поощрявший мою страсть к фотографированию, разрешил мне во время поездки сидеть свободно на танке. Остальные солдаты должны были находиться в вагонах, так как перед этим один солдат погиб от удара током от контактной сети, а другой, ехавший по железной дороге стоя на танке, разбился о вход туннеля. Благодаря такой награде «за фотографирование» я при прекрасной погоде сидел в люке радиста все время следования от Магдебурга до Пармы, обозревая окрестности. В Парме наше путешествие подошло к концу. Танки были сразу же выгружены, и тут же на улице мы получили первую взбучку. Командир эскадрона приказал по радио: «Командиры взводов — ко мне!» Мы знали, что ничего хорошего это не обещает. Командир собрал взводных из-за того, что танки «не держали должного равнения» при движении по улице. Резким тоном, почти сквозь зубы он заявил: «Я не хочу больше видеть, что вы едете по улице как стадо свиней! Если это повторится, то эскадрону достанется!»

Он подразумевал муштру в наказание или дополнительные тренировки. Теперь мы на наших танках ехали точно один за другим по римской улице Виа Эмилия через Реджио в Модену. За Моденой командир головного танка увидел на столбе наряду с другими тактическими знаками табличку со скачущим всадником на щите и параллелограмм — символ 24-го танкового полка. Это был дорожный указатель для нашего полка. Танки свернули с дороги и направились к месту нашей новой квартиры — виноградной плантации неподалеку от Болоньи.

Однажды к нам прибежал молодой коричнево-белый пес-дворняга и почему-то непременно захотел остаться при экипаже танка 1241. Этот маленький песик смотрел на нас такими преданными глазками и ему так нравилось в танке и вокруг него, что командир и экипаж решили оставить его в качестве талисмана нашей машины. Из-за беспомощных и неуклюжих движений мы назвали его Тапси (нем. — «неуклюжий»). Наш новый друг всегда был неподалеку от нас и как-то раз съел содержимое котелка, который разогревали на костре и оставили без присмотра.

Для прогулок из пистолетных ремешков мы сделали ошейник и поводок, на котором водили Тапси. Он оставался с нами до первых боев в России. Мы бы и дальше держали его как маленького песика-танкиста танка1241, но во время боев совершенно нельзя было гарантировать, что его не зацепит или не придавит каким-либо предметом. Поэтому его пришлось передать в наш обоз. Когда я позже попал в Кировоград, то видел Тапси еще раз, когда солдат выводил его на поводке на прогулку. Своими короткими лапами он по брюхо увязал в сугробе. Мне его стало жалко, и я почувствовал вину за то, что мы увезли эту маленькую собачку с ее солнечной итальянской родины, и теперь она должна бродить по русским сугробам. Это было редкое чувство вины, и еще по поводу маленькой собачки!

Унтер-офицер с графским титулом, с которым я, как и прежде, поддерживал дружеские отношения, очень хорошо говорил по-итальянски и продолжал оставаться в выгодном положении переводчика. Уже во время поездки по железной дороге из Магдебурга в Парму 12-й эскадрон получил выгоду от знания языка и искусства ведения переговоров, которыми обладал мой друг. Между Бреннером и Триентом у одного из вагонов перегрелась ось. Итальянское станционное начальство, все еще связанное с нами осью Берлин — Рим, хотя и эта ось уже была перегрета и вот-вот должна была лопнуть, не меняло вагон. Железнодорожники объясняли, что у них нет запасного вагона. Поезд стоял у самой реки Эч, и мы, танкисты, купались в ее стремительных водах. А тем временем граф унтер-офицер продолжал переговоры. Он обсуждал положение с главным фельдфебелем:

— У нас еще есть деньги в эскадронной кассе?