Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу

Была вторая половина дня, когда я с замиранием сердца вежливо постучал в запертую изнутри дверь заветного вагона. Реакции не последовало. Пришлось стучать громко и долго. Наконец дверь приоткрылась, и я увидел Агриппину Семеновну, она узнала меня, обрадованно пригласила входить и громко позвала Веру. Тут же появилась счастливо улыбающаяся Вера. Стесняясь прилюдно проявить наши чувства, мы ограничились крепким рукопожатием и вчетвером прошли в вагона. Карпинский следовал за мной. В салоне нас приветливо встретили трехлетний Алик, Надя и Люба. Через несколько минут был накрыт стол, и изголодавшиеся гости наелись вволю. Радость встречи омрачало известие о том, что, пока мы путешествовали, наши оставили Киев. Все сильно волновались из-за отсутствия сведений о Василии Александровиче, остававшемся в городе до самых последних дней.

После обильного угощения гости отправились в городскую баню, при которой действовал обязательный в то время санпропускник. Пока мы смывали с себя дорожную грязь, наша одежда прошла высокотемпературную обработку. Вернувшись в вагон, поужинали с Верой и Агриппиной Семеновной, а когда стемнело, нам соорудили удобные постели на полу салона. В этот вечер мы с Верой несколько раз украдкой обнимались и целовались, но, как только слышался звук чьих-нибудь шагов, мгновенно отстранялись друг от друга.

Наступило следующее утро, и надо было решать, что делать дальше. Карпинский купил билет на поезд в Ташкент, а я сделал безуспешную попытку поступить на электрофак здешнего индустриального института, где училась Вера. Без местной прописки в Куйбышеве, ставшем теперь второй столицей страны, в институт не принимали. Расставаться с Верой очень не хотелось, и я решил побыть здесь два-три дня, затем съездить в Башкирию, чтобы повидать маму и Толю, а оттуда через Куйбышев отправиться в Ташкент.

Накануне моего отъезда в Башкирию мы с Верой посетили оперный театр, где состоялся концерт мастеров искусств Москвы. Средства от концерта направлялись в фонд обороны. Большинство зрителей было одето по последней моде, в некоторых угадывались иностранцы. Вера рассказала, что сюда перебазированы правительство страны и иностранные посольства, здесь видели Молотова, а по улицам разъезжают правительственные «ЗИС-110» и автомобили иностранных марок.

Короткие дни пребывания в Куйбышеве были насыщены общением с моей любимой, мы не расставались ни на минуту, и я чувствовал бы себя счастливым, если бы не преследовавшее меня ощущение человека без статуса и постоянного места жительства, не состоящего на военном учете. Запомнилось: когда нам с Верой встретилась колонна молодых солдат, я подсознательно испытал ощущение какой-то вины перед ними...

Повидавшись с матерью и братишкой, я вернулся в Куйбышев. На следующий день отправляюсь в Ташкент. Вера провожает меня, волокущего тяжеленную сумку с едой, которую заботливо приготовила на дорогу моя любимая. И вот прощальный поцелуй у подножки вагона...

Дорога до Ташкента продолжалась десять дней.

Наконец наш поезд замедляет движение, в окно видны пристанционные сооружения, невысокое здание вокзала и огромные надписи на русском и узбекском языках: ТАШКЕНТ ТОШКЕНТ. Кончается октябрь, а здесь по-летнему тепло, все вокруг цветет и зеленеет, нет никаких признаков осени.

Среднеазиатский индустриальный институт (САМИ), ставший пристанищем эвакуированных преподавателей и студентов КИИ, я нашел без особого труда, но время было предвечернее, институтские службы закрыты, и я мечтал разыскать кого-нибудь из знакомых киевских студентов, чтобы приютили на ночь. Мне повезло: одним из первых я встретил доброго приятеля Бориса Шпильского. Мы так обрадовались, увидев друг друга, что расцеловались, как родные. Встречу по моей инициативе (и на мои средства, так как Боря давно был «на мели») отметили в близлежащем кафе. Во время ужина обменялись новостями, после чего отправились в общежитие, где жил Борис.

Мужское отделение этого «общежития» представляло собой большую комнату, в которой было всего три предмета мебели: небольшой стол в центре комнаты, казарменного типа кровать в углу и убогий платяной шкаф, частично загораживавший кровать от посторонних глаз. На полу вдоль стен — скромные пожитки обитателей. Здесь постоянно жили двадцать с лишним студентов, не только киевлян, но и прибывших в Ташкент из других оккупированных городов Украины. Кроме постоянных жильцов, среди ночующих всегда были «нелегалы», еще не оформившие законным образом свое пребывание в городе (иногда на таких производились облавы). Готовясь ко сну, жилец полысевшей шваброй сметал пыль и мусор со своего пятачка и разворачивал на нем «постель» (несколько газет, реже — старый половичок или порожний мешок, а портфель или книги, накрытые пиджаком, служил и подушкой). Почти все спали в верхней одежде. Самым привилегированным спальным местом был стол, его занимал тридцатилетний «вечный студент» из Одессы. Иногда утром под столом можно было увидеть очередного «нелегала», появившегося, когда все уже спали. Единственную в комнате кровать занимали «молодые» (все остальные вели себя деликатно, никаких двусмысленных реплик по поводу новобрачных не отпускали).

Следующим утром, наскоро умыв лица и собрав «постели», мы направились в институт. В нескольких метрах от общежития начинались ряды Алайского базара, поразившего меня изобилием и гигантскими размерами даров солнечной природы Узбекистана.

Итоги похода в институт были характерными для того времени. Лишь через несколько дней удалось получить справку, с которой начиналось хождение по инстанциям (вот ее подлинный текст: «Студент Кобылянский И.Г., прибывший из Киева, может быть принят в С-АИИ с предоставлением угла, если он будет прописан в г. Ташкенте не позднее 6 ноября 1941 г.»). Все посещения инстанций оказались безрезультатными, деньги были на исходе, и я уже начал отчаиваться, когда на почтамт прибыло письмо «до востребования» от мамы с адресом ее очень дальней родственницы, жительницы Ташкента. Не откладывая, я пошел к этой женщине, к счастью, помнившей маму, хотя они не виделись больше двадцати лет. На следующий день у меня в руках была справка родственницы о предоставлении мне жилья и согласии на постоянную прописку. В начале декабря я официально стал студентом второго курса спецфака, однако на учебу времени оставалось чуть-чуть — надо было зарабатывать на пропитание. Я начал работать контролером ташкентского Энергосбыта (устанавливать лимиты расхода электроэнергии и пломбировать розетки в домах бытовых потребителей. Это было необходимо для обеспечения энергией перевезенных в Ташкент предприятий). Приходил в чужие дома и приносил людям неприятности. Вспоминаю, как в доме, где жила состоятельная узбекская семья, меня, голодного до болей в животе, приглашали разделить обед, лишь бы не опечатал сургучом розетку. Я все же устоял от соблазна: слюну глотал, но свою обязанность выполнил. Много неприятностей на этой работе доставляли мне злые дворовые собаки.