Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Маргарита Ивановна еще в период своей активной деятельности в ИФЛА задумала написать книгу об этой организации. Ведь она столько знала о ней и вложила в нее немалый собственный вклад. Однако эта идея постепенно становилась несбыточной мечтой, и это ее мучило. А несбыточной эта идея становилась по двум причинам. Она никак не могла собраться начать изучение архивов ИФЛА и накопившейся о ней литературы. Мне кажется, она по своему характеру была больше организатором и идеологом библиотечного дела, чем его исследователем, хотя по глубине своей мысли и по широте знаний и опыту она намного превосходила большинство наших признанных библиотековедов.

Второй причиной, почему она никак не могла приняться за работу над этой книгой, была ее щепетильная скромность. Она, проработав в этой организации "послом" от Советского Союза, вложив немалый труд в превращение ИФЛА в настоящую международную организацию и одновременно подняв в ней престиж нашего библиотечного дела, просто не могла писать об этом периоде истории ИФЛА и искала соавтора, который бы осветил этот период объективно и со знанием дела. Она остановилась на мне, надеясь на мою "архивную усидчивость", объективность и благожелательность к ней. Я легкомысленно согласился, так как сам интересовался этой темой, а в юбилейном издании ИФЛА "IFLA’s first fifty years" даже опубликовал свою статью "Социалистические страны Европы в ИФЛА".

Мы составили план совместного издания, причем она взяла на себя всю историю ИФЛА со дня ее основания до вступления в нее Советского Союза, а я — последующий период. Я засел на целую неделю в читальне "Ленинки", собирая материал по этой теме, и, утонув в нем, наконец понял, что, работая над такой обширной монографией, как "Всеобщая история книги"[115], и ведя ряд плановых научно-исследовательских работ в своем университете, не говоря уже о студентах и лекциях, к тому же не имея под рукой в Вильнюсе нужных материалов, я поступил неосмотрительно. И я начал увиливать от работы над книгой об ИФЛА. А Маргариту Ивановну мое поведение обижало, так как она жила этой темой, но потом она просто махнула на меня рукой, по-видимому, поняв мое положение.

Мы переписывались с ней долгие годы, но иногда эта переписка прерывалась, и всегда тоже по моей вине. Весь 1988 г. я был занят подготовкой к изданию "Всеобщей истории книги" и все свои эпистолярные дела откладывал временно в долгий ящик. И вот 12 февраля 1989 г. я получил письмо от Маргариты Ивановны, которое меня взволновало. Она писала о тяжелом и трудном положении, в котором оказались крупные научные библиотеки СССР, в том числе и ВГБИЛ, о состоянии всего библиотечного дела (руководство, подготовка кадров, научно-исследовательская работы, зарплата, права и тд.), предлагала целый комплекс мероприятий по подготовке генерального наступления за наше святое библиотечное дело, используя для этого печать, в первую очередь "Наше наследие", "Советскую культуру" и др. Среди ее предложений был и библиотечный закон, и восстановление самостоятельного научно-исследовательского института библиотековедения, предоставление самостоятельности библиотечным учебным учреждениям и возможности готовить специалистов для библиотек всех профилей, приравнивание работников научных библиотек в правах и зарплате к сотрудникам научно-исследовательских институтов, организация общества библиотекарей и т. д.

Эти ее предложения говорят о том, что она все время зорко и с большой озабоченностью следила за всем, что переживало библиотечное дело в нашей стране, и терпеливо ждала того времени, когда она опять сможет приложить свои недюжинные силы, знания и опыт, чтобы выступить с целой программой перестройки нашего библиотечного дела на принципиально новых, прогрессивных началах. Я, конечно, сразу ей ответил, сделав некоторые замечания по поводу ее программы, и заверил ее, что я с ней.

Хочу прибавить, что о каждой своей новой идее, о каждой появившейся в печати своей публикации она считала нужным меня информировать и присылать эту публикацию или ее копию. Она как бы включила меня в свою личную систему обязательного экземпляра. А как ей было трудно найти издателя для своих статей! Ведь пути в нашу официальную библиотечную печать ей на долгие годы были заказаны. Особое впечатление на меня произвели ее краткие, но содержательные и глубокие очерки о великих деятелях культуры, с которыми ей пришлось встречаться на своем жизненном пути.

Закончить хочу эти воспоминания о Маргарите Ивановне Рудомино стихотворением поэта Жуковского:

Она и при жизни — воспринималась как легенда. Всех, кто знал Маргариту Ивановну и с ней работал, поражало удивительное сочетание женственности, обаяния, и в то же время работоспособности, властности. Познакомилась я с ней близко, когда она уже не была директором. Я хорошо помню то время. Случилось это в тот год, когда всех нас захлестнул ветер перемен. После ухода Л.А.Гвишиани-Косыгиной библиотека выбирала преемника Маргариты Ивановны. Не могу сказать, что я очень хорошо знала М.И., но те короткие встречи, которые проходили за чашкой чая или за ужином у нее дома, чувствую и помню очень хорошо. Мне представляется, что я поняла суть ее величия и ту драму, которую она испытала, и трагедию, которую ей довелось переживать при жизни.

У Маргариты Ивановны были двое прекрасных детей — сын и дочь, она была богата внуками, у нее был любимый, заботливый муж. Но и Библиотека была ее настоящим ребенком. Я убеждена, что та молоденькая девушка, которая приехала в Москву в двадцатые годы, сама еще не представляла, какую роль в истории мировой культуры ей суждено было сыграть. Дело вовсе не в собранном ею самом большом хранилище книг на иностранных языках в Советском Союзе и России и не в том, каких высоких международных титулов она достигла. Важно то, что ей было на роду написано придумать модель саморазвивающейся библиотеки.

Повторяю, я не убеждена, что в те двадцатые годы и позже, когда библиотека кочевала из одного здания Москвы в другое, Маргарита Ивановна концептуально, стратегически понимала эту свою задачу. Думаю, что ей от природы была дана удивительная интуиция, которая вообще-то присуща мало кому в мире людей. Иногда эта интуиция сполна отдается женщине какими-то сферическими силами. Как манна небесная. Найти аналогию ей в истории мировой культуры я, честно говоря, затрудняюсь. Если попробовать найти такой пример, мне близкий и понятный, то она в моем сознании сочетается с Екатериной Романовной Дашковой. И своим милым образом, и привлекательностью, и образованностью, и огромным внутренним динамизмом.