Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

Подобные примеры конечно же заслуживают упоминания, хотя бы как яркая иллюстрация эволюции нравов, однако писать с чужих слов о событиях, свидетелем которых я не был, как-то неловко, кажется, это сродни плагиату. Отмечать же заслуги достойных людей, без событийной канвы, к сожалению, не получается.

По прошествии десяти лет после издания первой версии книги в жизни накопилось много новых впечатлений, и я решил продолжить писательскую работу.

Стремление сориентировать книгу на более широкую читательскую аудиторию привело к тому, что в новой редакции пришлось пожертвовать многими персонажами прежнего повествования. Я приношу им свои извинения, мое мнение о них не изменилось и остается по-прежнему высоким.

В начале работы над книгой я и не думал замахиваться на что-то большее, чем воспоминания, но потом возникла потребность осмыслить прожитое и обобщить накопленный опыт. В результате книга сама собой разбилась на три части. В первую вошли преимущественно воспоминания в традиционном варианте, во вторую – уже больше наблюдения и в третью – публицистика. Части тесно связаны между собой, и каждая предыдущая является основой последующей.

На мой взгляд, важно, чтобы выводы, заключения и рекомендации автора вытекали из его личного опыта и не противоречили его же поступкам. То есть автор должен иметь на них право, подтвержденное своей жизнью, иначе читатель не поверит. В этом смысле первые главы являются необходимым обоснованием третьей, подытоживающей части. Именно они должны сформировать авторитет автора в глазах читателя.

Раз за разом добавляя в книгу новые главы, я взял за неукоснительное правило не увеличивать ее объем ни на одну страницу, чтобы излишне не затруднять читателя. При таком условии к новому материалу предъявляется жесткое требование – быть лучше, важнее и интереснее сокращаемого. Замечу, что процесс сокращения не менее увлекателен и волнителен, чем сочинения. Приходится целые страницы выстраданного текста заменять одним абзацем, абзацы – предложением, а в предложении обосновывать необходимость каждого слова.

Самым простым путем сокращения явился бы отказ от описания пейзажей, как рекомендовали некоторые торопливые читатели. Но на это-то рука и не поднималась. Подкрепление мне дал недавно (примерно двести лет назад) О. Бальзак: «И при виде этих роскошных, этих величественных картин (природы) я с горечью размышлял о том пренебрежении, которое мы теперь проявляем, даже в книгах, к своей стране. Я проклинал жалких богачей, которые, пресытившись прекрасной Францией, покупают ценою золота право пренебрегать родной страной…» Классик, говоря о Франции, как бы заглянул в современную Россию.

При сокращениях пришлось пожертвовать многими эпизодами, подчас не менее интересными оставшихся, но не обязательными с точки зрения лейтмотива и названия книги. Сокращение сделало текст плотнее, а повествование динамичнее, прям-таки в русле современных литературных течений, когда пишут предложениями короткими как выстрел (иной раз без подлежащих и сказуемых). Для спешащего читателя обкорнали даже произведения великих, сведя их романы к объему рассказа. Это все равно что обед урезать до капли водки и чипса. Ни сытости, ни удовольствия.

Процедура выбраковки и усовершенствования важна в любом творческом деле. Нагляднее всего она представлена в живописи. Работая над картиной, художник именно тем и занят, что слой за слоем покрывает одни краски другими. Сначала жидкими и неяркими, а затем согласует цвета и оттенки, накладывает тени, добавляет детали и уточняет пропорции. Особо талантливые художники могут достичь желаемого результата уже на ранних стадиях, орудуя широкими мазками, тогда как остальным приходится трудиться много дольше, применяя различные технические приемы. При этом в их работе наступает момент, когда картина начинает проигрывать от излишнего старания и детализации.

Понимая это, опытные товарищи не раз советовали и мне оставить в покое мое первое детище и приступить ко второй книге. Но на это я пока не решаюсь. Вторая книга, как это явствует из утверждения, открывающего главу, – удел настоящего писателя.

Книги являются свидетелями эпохи. По их тематике, героям и стилю можно воссоздать картину жизни подчас точнее и рельефнее, чем по документальным свидетельствам. В этом смысле интересно проследить книжные тенденции последних двух десятков лет.

Первое, что бросается в глаза, – это переход от книжного дефицита к изобилию, переход, который обернулся боком для большинства известных писателей. Если раньше книга была «лучшим подарком», а признаком интеллигентной семьи были книжные полки, то теперь полные собрания сочинений можно приобрести за копейки и даже обнаружить на помойке. В прежней жизни детективы и мистика были редкостью, а порнография преступлением, а теперь они печатаются большими тиражами.

В метро книги практически не читают, лишь журналы, газеты и айфоны. Россия подравнялась с зарубежьем, утратив позицию самой читающей страны. Все это не только из-за Интернета и телевизора: упадок нравственности вытеснил серьезную литературу из потребностей народа. Цель жизни теперь связана с быстрым успехом, достигаемым любой ценой. Стиль скорых на руку писателей моментально подстроился под новый жизненный уклад и стал стремительным – без украшений, раздумий, сомнений и впечатлений. Действия и диалоги.

Жизнь в условиях ограничений, оказывается, была духовно богаче, чем стала при изобилии. Пусть не все читали с трудом добытые мировые бестселлеры, но хотя бы знали о них и гордились как престижным приобретением. Без чтения классиков можно потерять родной язык. Упрощение и опошление языка – верный признак деградации личности. Если девушка использует в разговоре нецензурную лексику, то можно не сомневаться в ее доступности.

Судя по всему, век печатной книги заканчивается. Электронные собратья удобнее, дешевле, престижнее. Их можно не только читать, но и слушать. Пусть так. Важно лишь не утратить вековую литературную культуру. Важна ведь не форма книги.

Однако грустинка о верном бумажном друге еще потревожит память моего поколения.

Московский Арбат стал одним из зримых признаков перемен, наступивших с приходом Горбачева. Отремонтированный и ставший пешеходным, он превратился в витрину перестройки. Здесь всегда было многолюдно, профессиональные и самодеятельные артисты выступали с необычайно острой критикой недавнего прошлого и его вождей. Шла бойкая торговля политическими матрешками и атрибутикой прежней власти.