Владимир Карпов - Взять живым !

Начался торжественный марш.

Первым двинулся мимо Мавзолея Карельский фронт, его вел маршал Мерецков. Затем Ленинградский, потом 1-й Прибалтийский во главе с Баграмяном. После них маршал Василевский повел полк 3-го Белорусского, в котором шел Ромашкин. Подравнивая свою грудь в блестящей орденами шеренге, Василий вспомнил, как в сорок первом заблямкала у кого-то в котелке железная ложка, как он тогда с перепугу забыл разглядеть Сталина. На этот раз, хоть и волновался, был в напряжении, все же посмотрел на Верховного короткие секунды, за несколько шагов, проходя мимо Мавзолея. Ромашкина поразило в лице Сталина совсем не то, что он ожидал увидеть. За мраморным барьером возвышался не тот несгибаемый вождь, каким привык его видеть Василий на портретах, а другой Сталин: пожилой, сутулый, с седеющими усами. "Да, и ему война далась не легко", - сочувственно подумал Ромашкин. Как и в сорок первом, Василий прошагал дальше и не видел, что происходило на площади. Только потом из рассказов и кинохроники узнал - солдаты, ходившие на тренировках с палками, те, кто, по словам Птицына, должны были преподнести сюрприз, на параде несли опущенные к земле знамена немецких дивизии. Их было много - все, с которыми хлынули фашисты на нашу землю 22 июня!

Вдруг смолк оркестр, в наступившей тишине только барабаны били частую тревожную дробь, будто перед смертельно опасным номером. Солдаты повернули к Мавзолею, бросили вражеские знамена на землю и зашагали дальше. А флаги с черными и белыми крестами, свастиками, орлами, лентами, золотыми кистями и бахромой остались лежать, как куча мусора, - и это было все, что осталось от "непобедимой" гитлеровской армии, захватившей Европу и замахнувшейся на весь мир!

После торжеств участники парада разъезжались - кто в отпуск, кто в часть. Ромашкина вызвали в управление кадров. Пропуск был заказан. Пройдя по коридору, отделанному высокими деревянными панелями, Ромашкин остановился у двери с номером, написанным в пропуске. Дверь была массивная, с начищенной медной ручкой. Ромашкин приоткрыл ее, спросил:

- Разрешите? Капитан Ромашкин.

- Жду вас, - приветливо отозвался полковник и, встав из-за стола, пошел навстречу.

- Я вроде бы вовремя, - сказал Ромашкин, взглянув на часы.

- Все в порядке, - подтвердил полковник. Он откровенно разглядывал Василия и улыбался одними глазами, будто иронически спрашивал: "Ну, что ты обо всем этом думаешь?" Потом сказал: - Я пригласил вас, чтобы узнать, что вы намерены делать после войны?

Василию вопрос показался очень наивным и ненужным. Пожав плечами, он ответил:

- Служить.

- А где именно?

- В своем полку.

- Война кончилась, армию надо сокращать, многие полки будут расформированы. Ваш тоже.

- Пойду работать, учиться, найду дело, - ответил Василий, уверенный, что в любом случае все будет хорошо.

- Как здоровье вашей мамы?

Ромашкин еще более насторожился: "Здесь обо мне знают такие подробности! Значит, разговор предстоит очень серьезный!.."

- Мама здорова. Приглашал ее в Москву, но она не может приехать возвращается работать в школу. Готовится к новому учебному году.

- Скажите, Василий Петрович, почему вы не вступили в партию?

- Я комсомолец.

- Вы боевой офицер, прошли всю войну, столько заслуг. Вас приняли бы.

- Видите ли, товарищ полковник, - начал Ромашкин, размышляя, как бы лучше объяснить, - сначала я считал себя недостойным. Был у нас замечательный комиссар - Андрей Данилович Гарбуз. Настоящий большевик, бывший секретать райкома, государственных масштабов человек. Мне даже думать было неловко о том, что я встану рядом с ним равноправным коммунистом. Гарбуз и я - представляете?

- Ну, а потом?

Ромашкин посмотрел в глаза полковнику, они были серьезны, игривая ирония исчезла. "Знает ли он о моих отношениях с Линтваревым? В бумагах это нигде, конечно, не отражено. И все же скажу правду!"

- После гибели Андрея Даниловича прибыл к нам такой несправедливый и неприятный замполит, что я сам не хотел быть с ним рядом. Коммунистов называют единомышленниками. А я не мог быть с ним единомышленником. Сказав это, Василий подумал: "Ну все, если были у полковника на мой счет какие-то добрые намерения - они рухнули".

- Разве можно по одному человеку судить о всей партии? Если он не прав, вел себя недостойно, тем более надо было стать коммунистом и бороться с ним открыто, вас поддержала бы целая партийная организация. В общем, по молодости вы приняли неправильное решение, - примирительно сказал Лавров и опять улыбнулся. - Я знаю всю историю ваших отношений с Линтваревым, и про штрафную роту, и о разговоре в госпитале насчет кинохроники.

Ромашкин был поражен такой осведомленностью человека, которого видел впервые, да еще в Москве!

- Ваша откровенность и честность, - продолжал Лавров, - мне нравится. Разведчик всегда должен быть правдивым. Это одно из главных его качеств. Ну, а теперь поговорим о главном. Вы разведчик. А знаете ли о том, что в разведке мирного времени не бывает? В разведке всегда война. Страна займется восстановлением хозяйства, будет строить новые заводы, растить новое поколение. И надо кому-то все это охранять. Надо постоянно знать, откуда может прийти опасность. У нашей страны много друзей. Но, к сожалению, немало и врагов. - Полковник помолчал, лицо его стало печальным, он будто вспомнил что-то свое, далекое и не очень радостное. - Вы, конечно, помните, как началась война. Не раз слышали слова о вероломном нападении фашистской Германии. А не задумывались вы о том, почему немцы достигли внезапности? Где была наша разведка? Что она делала? Куда смотрела! Лавров поднялся и заходил по комнате. - Когда вы будете работать у нас, я покажу вам карты сорок первого года, на них выявленная нашей разведкой группировка немецкой армии с точностью до батальона! Советские разведчики сделали свое дело. Придет время, историки разберутся во всех сложностях нашей эпохи - и, я уверен, о разведчиках у потомков останется самая добрая память. - Лавров поглядел на Ромашкина тепло и ласково. - Завидую вам, Василий Петрович, у вас все только начинается. Я, к сожалению, свое отработал, теперь я просто кадровик. Я пригласил вас, чтобы сделать официальное предложение служить в советской военной разведке.

Ромашкин ожидал все что угодно, только не это! Мысли его растерянно заметались, ему хотелось сразу же воскликнуть - да, согласен! Но сомнения тут же охватили его. "Справлюсь ли? Разведка в мирные дни совсем другое!" Ему вспомнилось, как перед форсированием Днепра он и Люленков отбирали из пополнения разведчиков. Не примет ли Лавров его молчание за трусость?

- Я бы с радостью! Но есть ли во мне необходимые для такой работы качества? Я ведь языков не знаю. Лавров успокоил: