Михаил Филин - Мария Волконская: «Утаённая любовь» Пушкина

Однако «стихи на случай сохранились» (VI, 125) у рачительного Пушкина. Прошло некоторое время — и элегия Владимира Ленского стала завуалированной калькой с комедии В. К. Кюхельбекера.

Так, если герой «Духов» — незадачливый Поэт — сочинял «бред», «ахинею», и делал все это в «тоне унылом», то не отставал от него и Ленский, который свою «чепуху» «писал темно и вяло» (VI, 126; выделено Пушкиным). Были в «Евгении Онегине» не только интонации-близнецы, но и откровенные реминисценции; например, на изысканное двустишие В. К. Кюхельбекера:

Пушкин в шестой главе романа откликнулся почти зеркальным:

Идентичными оказались и финалы творческих усилий героев. В «Шекспировых духах» отпрыску В. К. Кюхельбекера так и не удалось окончить задуманную пиесу («один не вычищен куплет»): он… банально заснул. Сходным образом завершился и ночной труд его романного двойника:

(VI, 126; выделено Пушкиным).

Но это еще не всё: незлобивая пушкинская пародия на своем финише вдруг обретала второе дыхание. Оказывается, что слово «идеал», последний росчерк пера Ленского перед гибелью, восходило к другому всамделишному литературному опыту 1825 года, который, как и комедия В. К. Кюхельбекера, с некоторых пор также был под рукой у Пушкина.

Примерно за три недели до бунта находившийся в северной глуши поэт получил послание из Петербурга, от К. Ф. Рылеева. Оно завершалось короткой, но весьма любопытной припиской-просьбою: «На днях будет напечатана в С<ыне> О<течества> моя статья о Поэзии; желаю узнать об ней твои мысли» (XIII, 242). Однако мнения Пушкина о сочинении, озаглавленном «Несколько мыслей о поэзии (Отрывок из письма к NN)», К. Ф. Рылееву уже не было суждено узнать: спустя несколько дней предводителя мятежников взяли под стражу и поместили в Петропавловскую крепость.

Его статья, опубликованная в «Сыне Отечества», касалась модных в ту пору журнальных дискуссий о романтизме и классицизме, их роли и месте в поэтической иерархии. Симпатизируя романтизму, автор все же не отрицался и классических доблестей, позволявших, по его мнению, достигать в творчестве наивысшего накала гражданственности. К чему же призывал К. Ф. Рылеев соперничающие лагери?

Ответ давался им в заключительных строках статьи: «Итак, будем почитать высоко поэзию, а не жрецов ее, и, оставив бесполезный спор о романтизме и классицизме, будем стараться уничтожить дух рабского подражания и, обратись к источнику истинной поэзии, употребим все усилия осуществить в своих писаниях идеалы (выделено мной. — М. Ф.) высоких чувств, мыслей и вечных истин, всегда близко к человеку и всегда не довольно ему известных» (Рылеев К. Ф. Сочинения. М., 1983. С. 298).

Перед читателем вообще последние строки, напечатанные в 1825 году кем-либо из лиц, прикосновенных к заговору. И эти строки заключались страстным авторским воззванием: братья по музе, полноте участвовать в журнальных драках, мы должны обратиться к «идеалам».

Думается, что данные слова поэта-декабриста и породили «идеал» Ленского.

Выявленные факты позволяют нам констатировать, что элегия Владимира Ленского символизировала собой, по замыслу Пушкина, прощальный литературный поклон обреченного на гибель декабризма.

К сказанному надо добавить и такую геопоэтическую деталь: в описаниях могилы Ленского, сделанных в шестой (см. строфу XL: «Есть место: влево от селенья…») и седьмой (см. строфу VI: «Меж гор, лежащих полукругом…») главах «Онегина», угадывается весьма точное указание на место погребения пятерых казненных декабристов, тела которых были преданы земле на северо-западной окраине острова Голодай, на берегу Финского залива. (Как известно, Пушкин живо интересовался указанной темой и последовательно, по крупицам, не без риска для себя, собирал отовсюду сведения о тайном некрополе.) Подробнее об этом сюжете см.: Филин М. Могила декабристов: миф и факты //Литературная Россия. 1989. № 16. 21 апреля. (К сожалению, одна из глав данного очерка, который базировался на изучении множества источников и «Подробного плана столичного города С.-Петербурга», опубликованного в 1828 году, была без ведома автора сокращена редакцией еженедельника — и потеряла всякий смысл.)

В строфах «Евгения Онегина», посвященных Владимиру Ленскому и дуэли «юноши-поэта», есть и другие декабристские мотивы и переклички с «более или менее кровавыми и безумными» (XI, 43) событиями 1825 года. Мы предполагаем когда-нибудь вернуться к этой теме в специальной работе.

Сурат И., Бочаров С. Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества. М., 2002. С. 120–121.

«Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. Байрон» (англ.).

Сын Отечества. 1823. Ч. 85. № 18. Отд. I. С. 182.

Тархов А. Комментарий // Пушкин А. С. Евгений Онегин. Роман в стихах. М., 1980. С. 306.

Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина (Библиографическое описание). СПб., 1910. С. 51.

Мы основываемся на том, что пушкинская <«Заметка о холере»> составлена (по крайней мере, в интересующей нас части) строго по хронологии. Поэт пишет в данном мемуаре: «Я занялся моими делами, перечитывая Кольриджа, сочиняя сказки и не ездя по соседям. — Между тем начинаю думать о возвращении и беспокоиться о карантине. Вдруг 2 октября получаю известие, что холера в Москве» (XII, 310). Отсюда и получается, что Пушкин перечитывал в Болдине С. Т. Кольриджа до 2 октября, отвлекаясь от «Сказки о попе и о работнике его Балде» или от «Сказки о медведихе», — то есть в сентябре.

Дьяконова Я. Лирическая поэзия Байрона. М., 1975. С. 123–124.

Труды ГИМ. С. 63.

В. Б. Сандомирская (вслед за редактором шестого тома Большого академического собрания сочинений Пушкина Б. В. Томашевским) считает, что «место для „Письма“ в тексте восьмой главы было определено еще в 1830 г.», в Болдине (Сандомирская В. Б. Рабочая тетрадь Пушкина 1828–1833 гг. (ПД № 838) (История заполнения) // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 10. Л., 1982. С. 266). Она исходит из того, что на полях «Путешествия Онегина» (оконченного также в Болдине, 18 сентября; VI, 506) есть приписанные варианты интересующего нас стиха: