Джордан Белфорт - Волк с Уолл-стрит

Я спросил Джорджа, что у нее на уме и могу ли я хоть что-нибудь с этим поделать? С оттенком грусти в голосе он ответил, что испытания еще не закончились. Немыслимо, чтобы мы с Надин прошли через такое и просто махнули на прошлое рукой. За все эти годы он никогда не слышал ни о чем подобном; наши с Герцогиней отношения просто побили все рекорды неблагополучия. Джордж сравнил Надин с Везувием — спящий вулкан однажды непременно проснется. Но когда начнется извержение и какой силы оно будет, никто не знает. Может быть, нам сходить к семейному психологу? Но мы не пошли. Вместо этого мы решили не будить лихо и просто жить дальше.

Иногда я заставал Герцогиню в слезах — она сидела в одиночестве среди разбросанной детской одежды и рыдала. Когда я спрашивал, что случилось, она говорила, что не может понять, почему все это произошло с нами. Почему я отвернулся от нее и потерялся в наркотиках? Почему так мучил ее все эти годы? И почему теперь стал таким хорошим мужем? В какой-то степени, говорила она, от этого только хуже, потому что с каждой минутой счастья, которую я готов был дать ей сейчас, она все сильнее горевала, что столько лет прожила совсем иначе. Но потом мы занимались любовью, и все, казалось, налаживалось — до тех пор, пока я снова не заставал ее в слезах.

И по крайней мере, мы все так же находили утешение в детях, в Чэндлер и Картере. Мальчик только что отметил свой третий день рождения. Он был теперь еще очаровательней, чем раньше: копна платиновых волос и шикарные ресницы. Господь хранил его с того самого кошмарного дня в больнице, когда нас уверяли, что он вырастет инвалидом. Естественно, с того самого дня он даже насморка ни разу не подхватил. Отверстие в сердце уже почти затянулось и совсем нас не тревожило.

Ну, а что же Чэндлер? Мое солнышко, мой гениальный младенец, моя девочка, которая умела целовать папу так, что всякое бо-бо тут же проходило? Она по-прежнему оставалась папиной дочкой. В какой-то момент она заработала себе прозвище «спецагент», потому что большую часть дня слушала взрослые разговоры и собирала информацию. Ей только что исполнилось пять лет, но она по-прежнему была умна не по летам. И у малышки была деловая хватка, она виртуозно использовала силу внушения и вертела мной, как хотела, — что, в общем-то, было не так уж трудно.

Иногда я смотрел на нее, пока она спала, и думал, какие воспоминания у нее останутся о хаосе и безумии, пропитавшем первые четыре года ее жизни, эти бесценные годы формирования личности. Мы с Герцогиней всегда старались оградить ее, но дети, как известно, невероятно наблюдательны. На самом деле, какие-то глухие воспоминания у Чэнни остались, и она иногда заговаривала о той сцене на лестнице — и о том, как хорошо, что папа потом улетел в Атлан… Атлантиду, и вот теперь мама и папа снова счастливы вместе. В такие моменты я внутренне обливался слезами, но Чэнни тут же начинала тараторить о чем-нибудь совершенно безобидном, так что эти воспоминания явно не отравляли ей существование. Однажды мне предстоит объясниться с ней, рассказать не только про лестницу, а и про все остальное тоже. Но пока что рано об этом думать — и мне казалось разумным дать ей насладиться блаженным неведением детства, по крайней мере еще хоть какое-то время.

В настоящий момент мы стоим с Чэнни на кухне нашего дома в Олд-Бруквилле и она тянет меня за джинсы и канючит:

— Я хочу в «Блокбастер», я хочу купить «Ох уж эти детки!», ты обещал!

По правде говоря, совершенно не помню, чтобы я обещал что-то подобное, но это заставляет меня уважать дочь еще больше. В конце концов, ей пять лет, а она пытается заключить со мной сделку, причем действует агрессивно и успешно. На часах половина восьмого вечера.

— Ладно, — говорю я, — тогда поехали прямо сейчас, солнышко, пока мама не вернулась!

Я протягиваю ей руки, и она прыгает на меня, обвив мою шею своими тоненькими ручонками, и очаровательно смеется.

— Давай, пап! Скорее!

Я улыбаюсь совершенству моей дочки и глубоко вдыхаю ее восхитительный запах. Чэндлер прекрасна и внешне, и внутренне, и я не сомневаюсь, что она вырастет сильной и в один прекрасный день оставит в этом мире свой след. Что-то в ней обещает яркую судьбу, есть какая-то искра в ее глазах. Я заметил это в тот день, когда она родилась.

Мы решили взять мой маленький «мерседес»-кабриолет — Чэндлер любила его больше всего — и не поднимать крышу, чтобы насладиться чудным летним вечером. Оставалось всего несколько дней до Дня труда, и погода стояла великолепная. Было ясно и безветренно, и в воздухе носилось легкое предчувствие приближающейся осени. В отличие от того рокового дня шестнадцать месяцев назад, я аккуратно застегнул ремень безопасности своей драгоценной дочки и выехал из гаража, ни во что не врезавшись. Миновав каменные столбы на границе нашего участка, я заметил прямо рядом с воротами припаркованный автомобиль — серый четырехдверный седан, «олдсмобил» или что-то в этом роде. Когда я огибал его, из водительского окна высунулся человек средних лет, с узким черепом и короткими седыми волосами, разделенными на пробор, и спросил:

— Простите, это не Крайдер-Лейн?

Я нажал на тормоз. Крайдер-Лейн? О чем он? В Олд-Бруквилле нет никакой Крайдер-Лейн… да и в Локуст-Вэлли тоже нет…. Я взглянул на Чэнни и внезапно почувствовал прилив паники, в тот же миг пожалев, что со мной больше нет ни одного из Рокко. Было что-то странное и тревожное в этой встрече.

Я покачал головой:

— Нет, это Пин-Оук-Лейн. Я не знаю, где тут Крайдер…

В этот самый момент я увидел, что в машине сидят еще трое, и сердце моментально заколотилось как бешеное… Черт… они собираются похитить Чэнни!.. Я успокаивающе дотронулся до девочки, посмотрел ей в глаза и сказал:

— Держись крепче, солнышко!

Но не успел я вдавить в пол педаль газа, как задняя дверь олдсмобиля распахнулась и из машины вылезла незнакомая мне женщина. Она улыбнулась, махнула мне рукой и сказала:

— Все хорошо, Джордан. Не бойтесь. Пожалуйста, не уезжайте, — и снова улыбнулась.

Я снова поставил ногу на тормоз.

— Кто вы такие? Что вам нужно?

— ФБР, — коротко ответила она, вытащила что-то вроде записной книжки в черной кожаной обложке, открыла ее и показала мне.

Я вгляделся… прямо в лицо мне смотрели три уродливые буквы: ФБР. Они были крупные, ярко-синие, а над и под ними было помельче написано еще что-то официальное. Через мгновение и человек с узким черепом показал мне в окно собственное удостоверение.

Я изобразил улыбку и постарался вложить в голос максимум сарказма:

— Полагаю, вы не пару кусков сахара одолжить приехали, не так ли?