Каринэ Фолиянц - Грехи и святость. Как любили монахи и священники

«Однажды, – вспоминает Таллеман де Рео, – ему захотелось поразвлечься с принцессой Марией де Гонзаго, нынешней королевой Польши. Как-то она попросила его аудиенции. Кардинал в это время находился в постели. Когда ее провели к нему, капитан гвардейцев приказал всем удалиться из покоев кардинала. “Месье, – начала принцесса, – я пришла к вам, чтобы…” “Мадам, – прервал ее кардинал, – для меня безразлично, что вы попросите. Главное, что вы пришли. Никогда вы не были столь прекрасны, как сейчас. Я посчитал бы за счастье быть вам полезным”. Затем он взял ее за руку. Принцесса отдернула ее и попыталась изложить ему суть дела, которое ее сюда привело. Кардинал снова решил взять ее за руку, тогда она встала со стула и покинула его покои».

Некоторое время спустя кардинал увлекся мадам де Бриссак, женой своего кузена маршала, командующего королевской артиллерией. Вот как это описывает Таллеман де Рео:

«Жена маршала была красива и прекрасно пела. Кардинал Ришелье увлекся ею и зачастил в ее дом, чем весьма обеспокоил командующего артиллерией. Мадам де Бриссак, будучи неглупой женщиной, скоро заметила, что может вертеть кардиналом, как хочет. В один прекрасный день, проявив необычную для ее возраста настойчивость, она заявила своему мужу, что воздух Парижа для нее становится вредным, и она хотела бы с его позволения отправиться погостить к своей матери в Бретань. “Ах, мадам! – воскликнул маршал. – Вы возвращаете меня к жизни, я никогда не забуду оказанной мне милости!” К счастью, кардинал быстро охладел к ней, видимо, сердце его зажглось страстью к другой».

Ришелье, как мы уже писали, пользовался большим успехом у женщин: «За два года до смерти, – вспоминал один из современников, – кардинал имел сразу трех любовниц, первой из них была его племянница, второй – пикардийка, жена маршала де Шольна, а третьей – парижская красавица по имени Марион де Лорм; из чего можно сделать вывод, что эти господа в красных шапочках – крепкие мужики».

«Господа в красных шапочках» – это кардиналы. И кардинал Ришелье, похоже, обладал немалой силой… и властью.

В феврале 1641 года он пригласил свою любовницу, Марион де Лорм, на торжества по случаю бракосочетания его племянницы мадемуазель де Майе-Брезе с герцогом Энгиенским. На празднестве присутствовал сам король. Насколько нужно было быть уверенным в себе, чтобы официально, при короле, принимать у себя куртизанку?..

Однако, похоже, что в отношениях с женщинами эта уверенность с годами пропадала: его ухаживания не приносили ожидаемых результатов. Тогда кардинал поручил Марион выступить посредницей и привести к нему другую жрицу любви – Нинон де Ланкло.

Но, несмотря на весьма щедрые посулы, и мадемуазель де Ланкло не пожелала стать его любовницей, о чем сообщает в своих «Воспоминаниях» граф де Шавеньяк: «Великий муж (Ришелье), которому удавались самые грандиозные дела, как ни странно, потерпел полный провал, хотя Нинон не очень-то заботилась ни о своем добром имени, ни о том, что скажут другие. И тщетны были все его старания, напрасно он обещал ей через Марион де Лорм пятьдесят тысяч экю: она отвергла его предложение, так как в это время находилась в любовной связи с одним советником Парламента, в объятиях которого оказалась по собственной воле…»

Не получив Нинон де Ланкло, Ришелье расстался и с Марион. Красотка не очень тужила и вернулась в постель другого своего любовника – поэта де Барро, который, на радостях, сочинил дурацкие стансы под названием «О том, как автор получил больше удовольствия со своей любовницей, чем его соперник, кардинал Ришелье»:

В «любовном списке» кардинала была и еще одна женщина – его племянница Мари-Мадлен де Винеро, вдова господина де Комбале, герцогиня д’Эгильон. Эта очаровательная тридцатисемилетняя блондинка обладала роскошными формами и любила глубокие декольте, что весьма услаждало взоры окружающих мужчин.

«Когда я вижу мадам д’Эгильон, – сказал однажды, скромно потупив глаза, один пожилой каноник, – я чувствую, как ко мне возвращается детство».

«Он хотел этим сказать, – поясняет в своих “Мемуарах” Лефевр, – что любуется прелестями прекрасной герцогини глазами невинного младенца. Но ему никто не поверил, а друзья каноника вдоволь посмеялись над притворщиком”.

Овдовев, Мари-Мадлен поначалу впала в отчаяние и даже стала подумывать о монастыре. Но перед тем как окончательно принять решение, она пришла за советом к дядюшке:

– Светская жизнь меня больше не интересует, – сказала она. – Я хочу стать кармелиткой.

Ришелье поднял глаза, посмотрел на красивую молодую женщину… и нежно сказал своей племяннице:

– Дитя мое, ваше место не в монастыре, оно – рядом со мной.

Вот так молодая красивая вдова попала не в монастырь, а в кардинальский дворец, а хозяин дворца так возлюбил свою племянницу, что стал ее любовником.

Родственная любовная связь длилась до самой смерти премьер-министра. Дядя и племянница жили, как любая семейная пара, со своими радостями и горестями, ссорами и примирениями. И вскоре весь Париж распевал фривольные песенки о Ришелье и его племяннице, герцогине д’Эгильон. «Кардинал был влюблен в госпожу д’Эгильон», – продолжают петь и сейчас – в фильме про трех мушкетеров.

Король был не в восторге от происходящего, но свое недовольство срывал только на герцогине. «Король ведет себя очень странно, – сказала как-то королева. – Он защищает кардинала и во всем хулит его племянницу. Назвав ее бесстыдной женщиной, он выразил свое недовольство тем, что она осмелилась появиться в церкви святого Евстахия в тот момент, когда я слушала там проповедь».

Недаром говорится «Единожды солгав…» – не сумев сохранить верность данным церковным обетам, кардинал не умел хранить верность и своим женщинам. Даже тем, которых любил. Пусть не всем сердцем, но ведь любил же. И Мари-Мадлен он любил. И изменял ей. А она ревновала. Да как! Если герцогиня д’Эгильон узнавала об измене любимого дядюшки, в кардинальском дворце стекла дрожали от ее крика. А как-то раз она надумала отомстить…

«Самый большой скандал разразился, когда кардинал увлекся мадам де Шольн, – пишет Таллеман де Рео. – На дороге из Сен-Дени шестеро офицеров морского полка бросили в лицо мадам де Шольн две бутылки с чернилами, но она успела увернуться, и бутылки ударились о дверцу ее кареты. Бутылки были стеклянные. Осколки стекла должны были порезать лицо, а чернила – залить порезы. На лице остались бы темно-синие шрамы, вывести которые невозможно. Мадам де Шольн не осмелилась жаловаться. Все считают, что офицеры получили приказ напугать ее: герцогиня д’Эгильон не хотела, чтобы кому-нибудь другому было так же хорошо с ее дядей, как и ей самой».