Татьяна Бобровникова - Цицерон

Некоторую аналогию этого понятия я вижу в современном слове «демократ». Оно совершенно неопределенно. Неясно, чего хотят демократы; этим словом можно объединить представителей различных течений. Многие наши современники рассматривают сам термин «демократ» чуть ли не как ругательство. Между тем, когда начинаешь беседовать с таким человеком, выясняется, что он ничего не имеет против демократии как таковой, не враг, например, афинской демократии, просто не любит политиков, которые сейчас прикрываются этим словом. Точно так же, когда в «Государстве» Эмилиан произносит слово «популяры», это вызывает резкую реакцию у его собеседников. И он вынужден объяснять, что сама по себе демократия не является злом, и ссылаться на пример греческих полисов. В 50-е годы слово «популяр» действительно превратилось почти в ругательство. Соответственно и слово «оптиматы» стало заменять выражение «все честные люди». Вот почему в данном случае я позволила себе передать слово «популяр» как «демократ».

Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1973. С. 141.

Кроме ager Campanus и Stellas.

Ход этого дела известен нам плохо. Реконструкция его принадлежит Нибуру. Опираясь на одно место из Диона Кассия, он полагает, что было два процесса Рабирия. Первый был прерван авгуром Метеллом Целером. Тогда Лабиен прибег к трибунскому народному суду, причем требовал он для Рабирия уже не казни, а наложения штрафа. В этом-то суде и защищал его Цицерон. Однако эта гипотеза противоречит самому Диону Кассию, который утверждает, что процесс был один. Кроме того, реконструкции как будто не соответствует цитируемое место о кресте и неслыханной казни. Поэтому я не считаю вопрос до конца решенным.

Выиграл ли дело Цицерон? Я думаю, что выиграл. Во-первых, и Дион Кассий и Светоний говорят, что Рабирий был спасен. Во-вторых, Цицерон очень гордился этим процессом, включил его в сборник консульских речей. Вряд ли он поступал бы так, если бы его защита провалилась.

Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. С. 386–388.

Я считаю вслед за Моммзеном годом рождения Цезаря 102-й вместо 100-го, так как доводы Моммзена кажутся мне неоспоримыми.

Это видно из Плутарха (Сiс., 21, 23). Интересно, что клеврет Цезаря Саллюстий, подробным образом описывая прения в сенате, не говорит об этой речи Цицерона. Видимо, упоминание о ней было слишком неприятно для его патрона.

Это сообщение помещено в начало речи Цицерона. Но, если верить Саллюстию, в то время весь сенат был на стороне Цезаря. Поэтому слова о людях, которые со слезами окружили кресло Цицерона, я отношу не к началу речи, а к ее результату.

Заговор Катилины — одна из самых темных страниц античной истории. Это объясняется нашими источниками. Если бы Катилину судили правильным судом и Цицерон был бы его обвинителем, мы знали бы все, как знаем все о деле Верреса. Мы знали бы всех свидетелей, все документы, все обвинения, все улики, прямые и косвенные. Но такого суда не было. На первый взгляд кажется, что заполнить этот пробел может книга Саллюстия. Саллюстий был историк, современник событий, книга его посвящена специально заговору Катилины. Но нас ждет разочарование.

В истории Саллюстия мы найдем множество гневных тирад против римской знати, множество филиппик о загнивании нравов молодежи, но фактов удивительно мало и, главное, почти нет дат. Когда был составлен заговор, на какой день назначено было первое выступление, когда Цицерон получил диктаторские полномочия, когда Катилина покинул Рим — обо всем этом остается только гадать. И хуже этого. Факты переставлены, события перемешаны, так что ход событий становится совершенно неясен.

Напомню основную канву событий. Из речей Цицерона мы знаем, что у него были какие-то тайные агенты, которые доносили ему обо всех действиях Катилины. Аппиан говорит, что то была Фульвия, знавшая обо всем через своего любовника Курия, члена заговора. Когда она впервые пришла к Цицерону? Ясно, что не позже лета 63 года, так как, узнав о заговоре, Цицерон уговорил сенат отложить консульские выборы. А они обыкновенно происходили в середине лета.

Саллюстий тоже говорит о Фульвии. По его словам, она узнала обо всем еще в 64 году. Она стала рассказывать о заговоре всем знакомым, и тогда испуганный нобилитет решил сделать консулом Цицерона. Итак, оказывается, о всех планах Катилины уже почти два года знал весь Рим! О них судачили на всех перекрестках! Как же после этого можно относиться к этим планам сколько-нибудь серьезно? И как случилось, что только демонический Катилина ни о чем не догадывался? А между тем тот же Саллюстий без конца твердит, что он был опасен, страшен, необычайно умен. Это сообщение Саллюстия совершенно невероятно и явно противоречит фактам.

Первое. Из первой речи Цицерона, произнесенной в ноябре в самый разгар событий, мы знаем, что никто не верил в заговор еще в начале ноября. Цицерон с трудом добился чрезвычайных полномочий только в конце октября. В речи за Суллу, произнесенной несколько месяцев спустя после подавления заговора, Цицерон напоминает всем присутствующим, что еще во время выборов 63 года — то есть осенью — они еще ни о чем не подозревали (51). Обвинитель Суллы во время полемики с Цицероном также говорит ему: «Ты выследил этот заговор, ты его раскрыл» (3).

Второе. Саллюстий уверяет, что выбран Цицерон был нобилитетом. Между тем сразу же после своего избрания Цицерон говорит как о всем известном факте о том, что он был выбран народом, вопреки знати, почему даже должен был объявить себя популяром.

Теперь посмотрим, как развертывался сам заговор.

Из речей Цицерона, произнесенных в то время, мы знаем, что восстание назначено было на конец октября: 25-го — выступление Манлия, 28-го — поджог Рима, 1 ноября — взятие Пренесте (Сiс. Cat., I, 7). Но 21-го Цицерон получил диктаторские полномочия и сорвал все планы заговорщиков. Тогда они собрались у Леки и разработали второй план. Наутро Цицерон должен был быть убит. Но покушение не удалось. А на следующий же день Цицерон созвал сенат и заявил, что знает все планы заговорщиков. Вечером Катилина бежал. Когда это было? В речи «За Суллу», где он защищал одного из рядовых катилинариев, Цицерон говорит, что заседание у Леки было в ночь с 6 на 7 ноября (Cic. Sull, 52). В своей первой речи он говорит, что заговорщики собирались позавчера, а убить его хотели вчера. Таким образом, первая речь произнесена 8 ноября. Теперь вернемся к Саллюстию.