Владимир Короленко - Дневник, 1917-1921

Вот истинно буржуазное (пожалуй, карикатурно буржуазное) отношение к войне: пусть кромсают по живому телу Россию – лишь бы не трогали наших денег. На противуположном полюсе такой же карикатурный «социализм». Пусть пропадает отечество, пусть его захватывают немцы, – и да здравствует война за «классовые интересы». Конечно, ни умный социализм, ни умная буржуазия за эти карикатуры не ответственны.

14 февр‹аля›

В Петрограде отпраздновали юбилей «Рус‹ского› бог‹атства›» 19. Вся прогрессивная печать отнеслась к нему очень тепло.

17 февр‹аля›

У нас введен новый стиль. Таким образом, благодаря большевикам мы все-таки шагнули вперед на 13 дней.

На днях получил письма Сергея Малышева20. У него соседи-крестьяне («комитет» и без комитета) забрали все до кур и запаса солонины. Из этого запаса назначили ему самому и няне-старухе, кажется, по 4 ф‹унта›. На старика Жебунева21, живущего у него, не отпустили ничего, а также и на рабочих-военнопленных. «Взяли все, оставили только дом с домашним хламом». Но теперь пишет, что «углубление» приостановилось. «Сегодня приходил сельский комитет и объявил, что мне назначены 2 лошади и 2 коровы. И на том спасибо. Хлеба оставили 120 пуд‹ов› и пока – право жить в доме. Я этому обрадовался, т. к. с течением времени можно будет отправить деда (С. А. Жебунева) в Харьков по железной дороге. Его положение меня смущает: он такой слабый и беспомощный… Повинностей граждане не желают платить. Больницы и школы предположено закрыть».

Во время боя в Киеве22 полки Сагайдачного и Хмельницкого перешли на сторону большевиков. Войска Рады уже выбили было красногвардейцев из арсенала, когда измена этих полков отдала арсенал опять большевикам. К вечеру 17-го арсенал опять перешел к украинцам, и им удалось разоружить значительное число солдат полка Сагайдачного. Что же касается богдановцев, то они в большинстве опять сочли благовременным отказаться от большевиков и опять признать Раду.

Та же «бесскелетность» сказалась и на Дону. Нигде ничего устойчивого. Каледин23, по-видимому удрученный этим, застрелился. Кажется, человек был порядочный и едва ли реакционер. А впрочем – вся беда в том, что все замутилось, ничего не разберешь.

19 марта

Эти дни был занят писанием «Ист‹ории› современника›» 24. На этой спокойной работе нервы отдохнули, вернулся нормальный сон. Продиктовал вчерне четыре печ‹атных› листа за три недели…

За это время не записывал ничего в свой дневник. Немцы заняли Киев, движутся к Полтаве. На днях был П. Д. Долгоруков25. Его знакомая приехала из Киева в аккуратно составленном и аккуратно вышедшем поезде. Стоило прийти немцам, и русские поезда пошли как следует. Доехала до Ромодана. Полторы версты пешком, а там опять теплушка, опять грязь, разбитые окна, давка, безбилетные солдаты, отвратительный беспорядок. И этому народу, не умеющему пустить поезда, внушили, что он способен пустить всю европейскую жизнь по социалистическим рельсам. Идиотство… Кровавое и безумное.

В Полтаве, вероятно, как и всюду: не общество людей, а какое-то стадо. На днях на Островке26 были живые картины. На них приходят мальчишки красногвардейцы, вооруженные и зачем-то с бомбами. Для шутки – одну вдруг взорвали… Красногвардейцев много мальчишек-евреев, и это вызывает глухое раздражение, тем более что и среди правящих – немало евреев: г-жа Робсман, недавно заявившая на собрании соц‹иалистам›-небольшевикам: мы вас вешать не будем, потому что дороги веревки; ее дядя, зачем-то пользующийся псевдонимом Мазлаха, – комиссар банка. Заседает в госуд‹арственном› банке и «разрешает» или не разрешает по своему усмотрению выдачи. Большевики прислали контрольную комиссию. Он ее к контролю не допустил. По этому поводу ходят слухи о крупном хищении…

23 февраля (8 марта) проезжали какие-то эшелоны. Среди них был какой-то моряк. Помощник коменданта (конечно, большевик) получил распоряжение арестовать этого моряка, что и исполнил. Солдаты заступились, убили помощника коменданта и поехали себе дальше.

2-го (15-го) или 3-го марта пришел П. Д. Долгоруков и рассказал след‹ующую› историю. На Срет‹енской› улице у дамбы он встретил несколько «красных гусар». Шли гулять… Конечно, вооруженные с ног до головы… Через некоторое время на улице волнение: двое этих «революционеров» зашли в квартиру рабочего, зарабатывающего для семьи рубкой дров. Здорово живешь, – потребовали денег. Тот, – делать нечего, – дал 10 рублей. Один тут же его застрелил и убежал. Осталась вдова и дети. Убийца убежал, товарища задержали.

Все это вызывает глухую вражду в населении, – не против большевистских программ, в этом отношении масса, пожалуй, не прочь от большевизма, но против данного бытового явления. Большевик – это наглый «начальник», повелевающий, обыскивающий, реквизирующий, часто грабящий и расстреливающий без суда и формальностей. У нас теперь тоже хвосты у хлеба. Стоят люди целые часы, зябнут, нервничают. Вдруг выдача приостанавливается. Подъехал автомобиль с большевиками. Им выдают без очереди, и они уезжают, нагрузив автомобиль доверху… (В Петербурге все голодают. Но стоит быть близким к большевикам, чтобы не терпеть ни в чем недостатка: они питаются от реквизиций.)

По посл‹едним› известиям, занят уже Ромодан. Сегодня в «Своб‹одной› мысли» отчет о собрании железнодорожных рабочих. Большевики потребовали у них, чтобы они сами взорвали мастерские… Рабочие решительно отказались. Ляхович указал на бессмысленность этого предложения: разве это должны делать рабочие? Большевистский комендант, отступивший, по его словам, последним из-под Ромодана, должен был признать, что это требование странное. Командир этот – Чудновский27 – человек интеллигентный. Вчера он приезжал к нам с поклоном от Раковского… Кстати, о Раковском: я писал по поводу легкомысленных бурцевских обвинений его (в немецком шпионаже), и это, конечно, неправда. Но я, пожалуй, не стал бы выступать с этой защитой28, если бы мог предвидеть, что этот же Раковский станет публично целоваться с Муравьевым, хвастающим публично, как он беспощадно расстреливал противников советской власти, громил в Киеве лучшие здания и церкви…

Большевики решили оставить Полтаву без боя… Сегодня разнеслись слухи, что они будут взрывать Полтаву… Не верится, но… чего доброго. К нашей няне в тревоге прибежала сестра, которой об этом сообщили знакомые большевики. Хотят будто бы взорвать аптеки, склады и банки…

Близится, может быть, и для нас грозный кризис.

Сейчас пришли сказать: над Полтавой появился аэроплан. Сегодня уже во второй раз. Сначала считали, что это немецкий. Потом говорили, что свой.

Пришел доброжелатель предупредить: будто большевики составили список заложников, которых увезут с собой при отступлении. В том числе, – я. Потом из других источников называют Семенченка, Сакова29 и Конст. Ив. Ляховича. Мне это сомнительно, и видный большевик, с которым Костя иногда разговаривает, горячо заверяет, что это неправда. Впрочем – чего доброго!

Большевики предложили другим партиям, в том числе с.-р., «средства из государственного банка» для лиц, которые пожелают выехать из Полтавы. Меньшевики наотрез отказались. Эсеры, кажется, еще колеблются, а г-н Немировский передал в партийном собрании это лестное предложение и, кажется, уже сам взял. Для большевиков в этом – расчет. Государственный банк они грабят безоглядно. Выгодно возложить ответственность за это и на другие социалистич‹еские› партии. Эсеры с трудом разбираются в том, что предосудительного в том, чтобы брать от большевиков (или от кого бы то ни было) общегосудар‹ственные› средства на партийные или частные цели членов партии. Впрочем, и они отказались.

21 марта

Прошлая ночь (мы этого и не знали) прошла в Полтаве чрезвычайно тревожно. Часть местного войска намерена была разоружить другую. С какой целью – неизвестно. Местный совет поставил ночью на ноги все свои силы… Попытка была предупреждена. Арестован в связи с этим большевик Бокитько. Каким сюрпризом это грозило Полтаве – пока неизвестно.

24 марта

Был Раковский. Человек несомненно честный и энергичный, но… Я писал о нем в «Р‹усских› вед‹омостях›». Румынское правительство через своих рептилий в России (Коча и Семенов) распространяло слухи, что Доброджану-Кац30и Раковский нем‹ецкие› агенты. Бурцев повторил это о Раковском и рум‹ынских› социалистах. Значит, и о Костике Доброджану, которого я глубоко уважаю. Я возражал и стал рядом с Раковским, хотя в первом же письме оговорился, что теперь нередки принципиальные расхождения даже между друзьями. Раковский мне после этого говорил, что он не большевик. Доброджану в письме из Швейцарии писал, что считает политику большевиков безумием. Но вот теперь узнаем, что Раковский стал ярым большевиком и в Одессе публично в собрании целовался с Муравьевым. У нас в Полтаве не лучше. Население города, в том числе и рабочие жел‹езных› дор‹ог›, объединилось в требовании созвать в эти дни думу и организовать оборону гор‹ода› против анархии. По этому поводу Ляхович ведет борьбу, с ним все меньшевики. Я тоже написал (без подписи) передовую статью в ответ на нападки «Вестей Рады»31. Местные большевики, по-видимому, поняли, что это за бессмыслица: одновременно оставляют город, зовут к оружию для сопротивления немцам и – разоружают население… Но тут совершенным дурачком вмешивается Раковский и в собрании профес‹сиональных› обществ произносит, совершенно не зная местных обстоятельств, изуверную ультрабольшевистскую речь, в которой громит социалистов-небольшевиков и кричит, чтобы не доверять рабочим, продавшимся «оборонцам». После этого большевистское колебание прекратилось, они стремительно уходят. По гл‹авным› улицам к харьк‹овскому› вокзалу несутся автомобили, нагруженные большевиками и их имуществом, но, пока могут, они обезоруживают и разгоняют организацию обороны.