Аза Тахо-Годи - Лосев

274

В марте 1947 года комиссия по распределению аспирантов оставила меня в МГПИ им. Ленина.

Работала я с 11 октября по 16 июня 1948 года. Получила бумагу за № 105, подписанную начальником отдела кадров от 3 августа 1948 года, где говорилось, что Тахо-Годи «отчислена в связи с направлением в распоряжение кадров Министерства высшего образования» – благовидная формулировка, а на самом деле готовили высылку.

См. воспоминания одного из моих учеников I курса классического отделения Киевского университета, уже давно профессора Ю. Шанина: Шанин Ю. Не уставайте слушать стариков. Киев, 2000.

Много лет уже не печатаю, и стоит греческая машинка у меня дома, в Москве, сиротливо, еще с 70-х годов. Одну я тогда купила себе, а другую попросила мастера сделать для Н. С. Гринбаума – печатать докторскую. Наверное, в молодости все приятно, даже печатание на греческой машинке, очень, надо сказать, дело кропотливое.

Да и в Москве у меня временная прописка – годовая, у чужих людей, у некоей Терезы Ремпель, студентки. У нее тоже родителей нет, а так она от меня за прописку получает деньги. Родного дома с 1937 года я не имею. Брат мой старший вернулся с фронта, но живет в одной из комнат нашей прежней квартиры с женой и ребенком. Туда мне хода нет. Но с пропиской, временной, помогли.

Андрей Александрович жил один где-то на краю Киева – это после большой родной семьи в огромных квартирах на Рейтарской и Никольско-Ботанической. Платона (важного художника и писателя) и Славочку не видела сто лет, они уже дед и бабка. А как были молоды, прекрасны и талантливо беззаботны. Вот и Андрея Александровича не стало. Скончался у себя за письменным столом, как мне сообщили. А был богатырь, гири пудовые поднимал.

Николай Сергеевич уже через много лет, когда я стала работать в МГУ, старался всячески загладить тот свой давний поступок, инспирированный Дератани. И он, и его жена М. М. Гухман относились с уважением к А. Ф., а Николай Сергеевич очень помогал мне в создании особой группы филологов-классиков с дополнительной специальностью по сравнительному языкознанию. До последних дней его жизни у нас были самые добрые отношения. Вот как может попутать один злой человек людей в общем совсем не злых.

А. А. Белецкий принял вместо меня на работу Нину Александровну Вишневскую, окончившую московское классическое отделение. Он много лет потом смеялся, что мои отлучки из Киева – пустяки по сравнению со многими декретными отпусками Н. А. Вишневской – у нее был целый выводок детей, а заменять ее приходилось самому бедному Андрею Александровичу.

Я не упоминаю почасовой работы, параллельной основной, как, например, в Московском Библиотечном институте в 50-е годы или в Литературном институте им. Горького Союза писателей СССР на зарубежной кафедре с 1957 по 1986 год, когда серьезно заболел А. Ф. и я перестала читать там лекции.

Как сообщали «Известия» (1998, № 18, август), «Приют одиннадцати» сгорел (высота 4200 метров – самая высокогорная гостиница мира). Надеюсь, что «Приют» возродился.

Леонид Сергеевич Семенов – он же Наль – профессор и доктор исторических наук, преподавал в Ленинградском университете, был знатоком русской истории. Светлана – врач-кардиолог, защитила кандидатскую.

Как теперь выяснилось, профессор П. А. Расторгуев привлекался ОГПУ по делу славистов, был осужден на пять лет. См.: Ашнин Ф.Д., Алпатов В. М. «Дело славистов», 30-е годы. М., 1994.

По-русски: «Марксизм не догма, а руководство к действию».

Когда я это пишу, наш двор превратился в огромную стоянку машин. Под окном кухни мерзость запустения (парикмахер давно выселен в благоустроенную квартиру). Дикие кооператоры, делая ремонт, сбрасывали известь под большое дерево. Оно погибло, и его голый остов печально стоит под нашим окном… Теперь, когда я перечитываю свои рукописи, наш дом называется «Дом Лосева» – «строительная площадка». Идет реконструкция якобы для Центра русской философии в память А. Ф. Зрелище пока страшное. Одни стены, со двора виден Арбат. Как ласточкино гнездо, примостилась моя квартира на стальных подпорках. Я там живу и работаю. Наконец 19 февраля 1999 года ремонт квартиры завершается.

В 70-е годы беседовать с А. Ф. об «Истории античной эстетики» приходил молодой дворник. Он философ, защитил потом кандидатскую. Для личной свободы – в дворники.

Гасана боится вся округа. Нам же он – друг и помощник. У Валентины Михайловны есть редкостное свойство – она входит в беду чужого человека, помогает чем может. Забавный эпизод. Гасан или Маруся иной раз провожают, когда мы не можем, А. Ф. в институт. Входят Алексей Федорович и Николай Карпович в трамвай. Все места заняты. Николай Карпович в ярости. Стаскивает с места перепуганного пассажира, кричит: «Ты что, сволочь, не видишь, профессор стоит, а еще очки надел!»

Есть и другой список ненапечатанных работ Лосева за последние 18 лет. Он повторяет приведенный выше, но туда добавлен перевод Секста Эмпирика (25 п. л.), а также расширена эстетическая серия: 1) эстетическая терминология Гомера; 2) эстетика Гесиода; 3) античная эстетика периода классической литературы; 4) цветовая терминология Демокрита и Платона; 5) классическая калокагатия и ее социальные типы; 6) античная ирония в сравнении с романтической; 7) эстетическая оценка искусства в античности. Из этого списка № 1–3 будут напечатаны в 1954 году (№ 3 – только малая часть), а затем № 1 в переработанном под другим углом виде войдет в т. 1 ИАЭ, № 4 войдет в тома ИАЭ, но тоже в обновленном виде, № 5 печатался в сб. «Вопросы эстетики», а затем часть его вошла в ИАЭ; № 6 печатался в сб. «Эстетика и искусство», в «Истории эстетических категорий» (частично) и полнее в ИАЭ; № 7 – в сб. «Эстетика и жизнь». Но все это будет потом, в 60—70-е годы, причем Секст Эмпирик разрастется до 52 п. л.

В. М. Лосева выяснила в Институте философии у ученого секретаря Платонова и зав. канцелярией Удалова, что ни директор, ни Ученый совет института не знакомы ни с отзывом Астахова, ни с работами Лосева, «никаких решений» по ним не принимали. Астахов, по их словам, работает также в МГПИ им. Ленина и его личное мнение совпадает с отзывом кафедры МГПИ, а не является отзывом ИФ АН СССР.