Иван Солоневич - Россия в концлагере

Я не верил в то, что Финляндия может меня выдать по требованию советской власти. Я ведь не бандит, не убийца и не вор. Я политический эмигрант, ищущий покровительства в стране, где есть свобода и право.

Но я ожидал недоверия, тюрем, допросов, этапов - всего того, к чему я так привык в СССР. И я верил, что все это неизбежные, но последние испытания в моей жизни.

В маленькой чистенькой деревушке меня отвели в баню, где я с громадным наслаждением разгрузился, вымылся и стал ждать очередных событий. Многого я ждал, но того, что со мной произошло, я никак не мог ожидать.

В раздевалку бани вошел какой-то благодушный финн, потрепал меня по плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.

«В тюрьму переводят. Но почему без вещей?» - мелькнуло у меня в голове.

На веранде уютного домика начальника охраны уже стоял накрытый стол, и мои голодные глаза сразу же заметили, как много вкусного на этом столе. А последние дни я шел уже на половинном пайке, пайке беглеца. Я отвернулся и вздохнул.

К моему искреннему удивлению меня провели именно к этому столу и любезно пригласили сесть. Хозяйка дома, говорившая по-русски, принялась угощать меня невиданно вкусными вещами. За столом сидело несколько мужчин, дам и детей. Все улыбались мне, пожимали руку, говорили непонятные уму, но также понятные сердцу ласковые слова, и никто не намекнул ни интонацией, ни движением, что я арестант, неизвестный подозрительный беглец, может быть, преступник. Все это хорошее человеческое отношение, все это внимание, тепло и ласка потрясли меня. Какой контраст с тем, к чему я привык там, в СССР, где homo homini lupus est.

А вот здесь я - человек вне закона, нарушивший неприкосновенность чужой границы, подозрительный незнакомец с опухшим, исцарапанным лицом, в рваном платье - я вот нахожусь не в тюрьме под охраной штыков, а в доме начальника охраны, среди его семьи. Я для них прежде всего - человек.

Потрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой внимания и ласки, я почувствовал всем сердцем, что я действительно попал в иной мир, не только географически и политически отличающийся от советского, но и духовно диаметрально противоположный - мир человечности и покоя. Хорошо, что мои очки не дали хозяевам заметить влажность моих глаз. Как бы смог я объяснить им это чувство растроганного сердца, отогревающегося от своего ожесточения в этой атмосфере ласки?

За непринужденной веселой беседой, охотно отвечая на все вопросы любознательных хозяев, я скоро совсем перестал чувствовать себя загнанным зверем, беглецом и преступником и впервые за много-много лет почувствовал себя человеком, находящимся среди людей.

Какие чудесно радостные понятия - человечность и свобода, и как беспросветна и горька жизнь тех, чей путь перестал освещаться сиянием этих великих маяков человечества.

…К концу вечера после обеда, показавшегося мне необыкновенно вкусным, моя милая хозяйка с сердечной настойчивостью предлагала мне уже пятую чашку кофе. Заметив, что я немного стесняюсь, она, наклонившись ко мне, неожиданно тихо и ласково спросила.

- Пейте, голубчик. Ведь вы, вероятно, давно уже не пили кофе с булочками?

- Четырнадцать лет. - ответил я.

Гельсингфорс. Политическая тюрьма.

Ко мне входит спокойный, вежливый надзиратель в пиджаке и с галстуком, без револьвера, сжатых челюстей и настороженного взгляда. Улыбаясь, он знаками показывает, что нужно взять сумку и выйти. Очевидно, куда-то переводят. Я оглядываю свою камеру, в которой я мирно провел две недели, Бог даст, последние тюремные недели в моей жизни, и выхожу. Мягкий автомобиль мчит меня по нарядным, чистым улицам города. Да, это тебе не черный ворон и ОГПУ. Большое здание. Центральная политическая тюрьма.

В комнате ожидания меня просят присесть. Нигде нет решеток, оружия, часовых. Чудеса! Проходит несколько минут, и в дверях показывается низенькая, толстенькая фигура начальника русского отдела политической полиции, а за ним… Боже мой! За ним - массив плеч брата, а еще дальше - смеющееся лицо Юры.

Обычно строгое и хмурое лицо нашего политического патрона сейчас мягко улыбается. Он сочувственно смотрит на наши объятия, и когда наступает секунда перерыва в наших вопросах и восклицаниях, спокойно говорит:

- О вас получены лучшие отзывы и правильность ваших показаний подтверждена. Господа, вы свободны.

Мы идем втроем, тесно подхватив друг друга под руки, по широким улицам Гельсингфорса и с удивлением и любопытством засматриваемся на полные витрины магазинов, на белые булки хлеба, на чистые костюмы прохожих, на улыбающиеся губы хорошо одетых женщин, на спокойные лица мужчин. Все так ново и так чудесно!

Многие оборачиваются нам вслед и с улыбкой смотрят, не пьяна ли эта тройка здоровяков? Они, видимо, не из деревни, все в очках. Так что же так изумляет и поражает их?

Внезапно Юра просит:

- Ватик, а ну-ка дай-ка мне как следует кулаком в спину, а то кажется, я сплю в лагерном бараке к все это во сне вижу.

И идущие сзади солидные европейцы шокированы ударом кулака по спине, веселым смехом и радостным возгласом:

- Ну, слава Богу, больно. Значит, наяву!

Время событий, описанных в этой книге - четверть века тому назад. Но эти 25 лет ничего не изменили в самой сущности того, о чем она написана. Эта книга сегодня так же нова, как и 25 лет назад. Да и не было с тех пор ничего лучшего на эту тему.

Было много напечатано книг о России в коммунистическом концлагере. Большинство их только описывало, и лишь очень немногие объясняли. Но ни одна из них так и не объяснила.

«РОССИЯ В КОНЦЛАГЕРЕ» объясняет. Даже для тех, которые сами прошли между жерновами, все испытали, все видели, все знают - даже для них многое становится яснее, почему было, есть и будет именно так, а не как-либо иначе, пока наша Родина находится в руках коммунистических «скорпионов в банке».

Юрий Солоневич

Иван Лукьянович Солоневич, автор «РОССИИ В КОНЦЛАГЕРЕ» и многих других прекрасных книг, прожил поистине трудную и богатую жизнь. Он родился 14 ноября 1891 года и с 16-ти лет стал самостоятельно работать, продолжая учиться. Он много пережил, много видел, много испытал. И надо было быть таким самобытным, честным, упрямым, надо было пройти все то, что он прошел, чтобы написать такую всеобъемлющую книгу, которая так правдиво и ярко показала всю нашу Россию, стонущую в страшном коммунистическом концлагере.