Борис Щербаков - В/ч №44708: Миссия Йемен

И вот с такой родословной через 30 с лишним лет после означенных событий я рвусь за границу! Подозрительно все это. Так что на практику в Египет поехал мой одногруппник Саша Хренов.

А я не поехал, о чем долгие годы и переживал. Ибо не было совсем никаких гарантий, что смогу найти себе применение как профессионал, в той среде, в том деле, которому меня учили, то есть во внешнеэкономической деятельности. Так что предложение отправиться по военной линии сразу за границу было как нельзя кстати…

Распределительная комиссия Генштаба Министерства обороны СССР, здание в районе Беговой. Мы, выпускники разных вузов, гражданские и не очень, ожидаем своей очереди перед массивной дверью, за которой решаются наши судьбы.

За этой дверью «направленцы» — так называли офицеров 10 Главного управления Генштаба, обеспечивающих кадровое наполнение групп советских военных советников за рубежом — раскладывают пасьянс из личных дел и характеристик, требующих формального утверждения на выездной комиссии МО.

На эту комиссию я шел, как на эшафот, в смысле с завязанными глазами, фигурально выражаясь. Решение могло быть любым, предсказать его было невозможно. Кто-то уезжал сразу, кто-то по каким-то неведомым причинам командировался на переподготовку в учебные лагеря на территории СССР. Подобные лагеря были в Марах, в Красноводске (Туркмения), в Перевальном (Крым) и где-то в Белоруссии. Выбор зависел от военной специализации и языка.

Надо сказать, что всего этих выездных комиссий было около 15. Я пытался недавно вспомнить все поименно, но со временем детали стали забываться. Некоторые комиссии я уже не вспомню, наверное, никогда.

Если кратко, на выезд в «капстрану», а Йемен подпадал под эту категорию, требующую особо тщательного отбора, особой идеологической стойкости кандидата, требовалось утверждение характеристики и рекомендация от следующих инстанций:

1. Первым было собеседование с руководством военной кафедры, выявление подводных камней биографии, оценка уровня подготовки, и вообще, серьезности намерений. Эту ступеньку я прошагал уверенно и быстро: отношения на кафедре были хорошие, я ходил в отличниках.

2. Второе — составление заявления и заполнение анкеты. Это заняло несколько дней: ошибки и исправления не допускались.

3. После некоторого ожидания была дана отмашка на оформление. Первым делом, следовало заручиться характеристикой — рекомендацией. Отправной точкой этого безумного процесса была первичная комсомольская организация академической группы, в которой я учился.

Вопрос был включен в повестку дня очередного, по-моему, ежемесячного обязательного собрания комсомольской организации группы. В результате, вот она — вожделенная выписка из протокола. Из выписки ясно видно, что товарищи мне доверяют, знают меня как «активного проводника советской миролюбивой внешней политики, стойкого в моральном отношении» юношу, и все в таком роде.

4. Параллельно такую же характеристику-рекомендацию, подтверждающую устойчивость и преданность делу, должна была дать первичная партийная организация группы. Тоже через процедуру утверждения на собрании. Дала.

5. На очередном заседании бюро ВЛКСМ факультета МЭО, где я учился, в повестку дня вносилось утверждение множества подобных характеристик-рекомендаций. Пришел и мой черед. Очная явка обязательна — заслушивается мое дело, и утверждается характеристика для выезда в зарубежную страну (куда, еще не ясно).

6. Партбюро факультета на очередном заседании так же меня рассматривает и, задав дежурные вопросы про международную обстановку, утверждает.

7. Очередное заседание комитета ВЛКСМ института с неизбежностью повторяет процедуру — заслушивает дело, задает ряд вопросов по успеваемости, советским мирным инициативам, решениям очередного съезда и ставит свою печать и подпись Первого. Первым, кстати, тогда был нынешний ректор МГИМО Торкунов.

8. Та же процедура повторяется на очередном заседании парткома института, хотя старшие партийные товарищи меня уж совсем не знают, вроде бы, но доверяют рекомендации своих младших коллег из комсомола.

9. Кстати, предшествует заседанию парткома слушание дела на комиссии Старых Большевиков, как ее называли, а вот официального названия я уж, признаться, и не помню. Заседали там всякие отставные коммунисты в возрасте, чаще уже не работающие, а потому имеющие много времени на расспросы за жизнь, на анализ приверженности того или иного гражданина делу Ленина и пр. Без Старых Большевиков партком никаких дел по характеристикам на выезд, или, упаси бог, на вступление в партию, не рассматривал.

10. Где-то в это время начинался детальный анализ физического состояния кандидата на выезд, что естественно, ибо кому за рубежом нужны немощные работники. Надо признать, что и в стройотряд по обмену студентами в свое время, за год до выпуска, я проходил столь же строгую медкомиссию.

Кандидат самостоятельно собирал справки из кожвендиспансера, из психдиспансера, наркодиспансера, потом уже в поликлинике проходил всех положенных врачей и в идеале получал справку о состоянии здоровья, где черным по белому было написано «годен к работе в странах с жарким и засушливым климатом», а уж где конкретно, посмотрим.

11. Выездная комиссия ЦК ВЛКСМ (уже, конечно, не Пленум) рассматривает характеристику. Заседала она в здании ЦК, что выходит торцом на Старую Площадь. По-моему, была еще очная комиссия в помещении Комитета молодежных организаций, в переулке где-то.

12. После этого характеристика, утвержденная на всех уровнях института — комитеты ВЛКСМ и КПСС в институте приравнивались к уровню райкомов, что экономило одну итерацию процесса — уходит в «Инстанцию», т. е. в ЦК КПСС, на самое Старую Площадь.

Туда уже не вызывали, если я правильно помню. Прохождение характеристики в ЦК было приравнено к прохождению души в Чистилище. Ибо из кабинетов Старой Площади, как потом стало известно, следовал запрос в КГБ, и соответственно тут ставился основной фильтр ненадежным в идеологическом плане, морально неустойчивым гражданам.

13. Где-то в начале 1977 г., по мере того, как двигалась своим чередом характеристика-рекомендация, начиналось оформление соответствующих документов по военной линии. Следовала череда вызовов в 10 Главное управление Генштаба МО СССР, что недалеко от Арбата. Там я был принят к проработке «направленцем», «сидящим» на направлении, т. е. на определенной группе стран, объединенной, как правило, языком. Естественно, мой «направленец», подполковник, «сидел» на группе арабских стран — но куда именно будет направление, оставалось неясным. Посещений «Десятки» было несколько по ходу прохождения дела.

14. Выездная Комиссия Генштаба МО СССР, в том самом здании на Беговой — финальная инстанция по военной линии.

15. Получение довольствия, обмундирования, стояние в очереди за авиабилетом, прививки — сопутствующие процедуры, но крутиться приходилось самостоятельно. Кроме направления, никто ничего не гарантировал, особенно билеты. Несколько дней заняла очередь в кассы Аэрофлота, что на Парке Культуры. Писались по списку, совсем как в очереди за немецким гарнитуром каким-нибудь!

16. И наконец — сдача комсомольского билета, почему-то в ЦК КПСС, в 5-ом подъезде Управления делами в Ипатьевском переулке, где я по иронии судьбы буду работать в 1991 г. Процедура сопровождалась неизбежным собеседованием с инструктором ЦК, закончившимся отеческим напутствием «не ударить в грязь лицом» и «высоко нести имя советского человека». Тут же в ЦК, по прочтении инструкций для выезжающих за рубеж, требовалось подписать несколько обязательств о достойном поведении и хранении государственной тайны.

Это все. Можно смело ехать в загранкомандировку, выполнять свой интернациональный долг.

Если кто из современной молодежи думает, читая эти строки, что вообще-то это смахивает на сумасшествие, то он не далек от истины. Однако же, другого пути в заветную заграницу просто не существовало. Таковы были правила игры, правила естественного отбора. Не проходившие его по каким-то причинам никаких шансов на выезд на работу за рубеж, даже если они были исключительно профессиональны и умны, увы, не имели. Без деталей, но каждая из упомянутых инстанций предполагала, что вы должны были ее убедить в том, что именно вам она должна оказать такое немыслимое доверие. До развала Советского Союза оставалось почти 15 лет, и система сбоев не давала, по крайней мере, в деле определения лояльности. Докажи!

Итак, за длинным столом восседает Комиссия во главе с генерал-майором Чернобровкиным при полном параде. Генерал листает мое личное дело, рядом услужливо помогает в навигации по документам полковник из «10-ки».

— Отец был в плену?! — мне показалось, генерал изменился в лице, хотя я его лица видеть не мог, он сидел против света, у окна.