Фрида Вигдорова - Девочки (дневник матери)

Галина Александровна Кулаковская (1937–1974), в замужестве Киселева, преподавала в школе физику. Две ее дочери живут в Москве.

Александра Александровна Раскина (1942) — по образованию лингвист, в настоящее время живет с семьей в США, в городе Новый Орлеан, и преподает русский язык и литературу в университете Тулейн.

Публикация дневников открывается записью о начале войны. Гале Кулаковской 4 года 7 месяцев.

23 октября 41.

22-го июня застало Галю в Выборге, откуда Валентина Николаевна вывезла ее с большим трудом. В Ленинграде ее ожидала я, попавшая в Ленинград случайно, по дороге из Петрозаводска в Москву.

1 июля нам удалось с Галей выехать в Москву, затем мы ненадолго отправили Галю в Солнцево к родным. Там она бегала босиком, в трусиках и панамке — загорелая, румяная, круглолицая. 7 июля беднягу отправили в Васильсурск[1], откуда приходили лучезарные письма, что не помешало ей переболеть скарлатиной. В середине августа я поехала за ней в Васильсурск и нашла ее — худую, бледную, остриженную. Мы молча обнялись, у меня закапали слезы.

— Мама плачет, мама обиделась, — закричали дети.

Галя повернулась к ним и серьезно ответила:

— Это от радости.

Потом она стала ходить за мной по пятам, пугаясь, если я на время отлучалась, ночью протягивая руку, чтоб удостовериться — тут ли я.

В Горьком, где Галя заболела свинкой, нам пришлось прожить три дня. Я была вынуждена оставлять Галку на несколько часов одну: я бегала на рынок, на вокзал за билетами. Дочка сидела в кровати — тихая, смирная, играя с куклами.

Буквы — несмотря на то, что их с ней никто не повторял, — помнит и читает легкие слова: мама, папа, Шура, суп и т. д.

С грехом пополам добрались мы до Москвы. Тут Галя выдержала карантин и 1 октября отправилась с Зоей[2] в Ташкент к бабушке Соне. Больше ничего пока о ней не знаю.

30 ноября 41. Ташкент.

После Васильсурска изголодавшаяся Галка ела с аппетитом, который ей никогда не был присущ. О еде она говорила почти со страстью, свой день она начинала словами:

— Мама, дай мне кашечку с маслицем, с сахарком.

И в голосе — упоение, восторг, нежность. В Ташкенте, переболев воспалением почечных лоханок, Галя заболела корью. Вызванный на дом врач, выслушав дочку, с удивлением воскликнул:

— Ну, и тощая же она у вас.

И действительно — очень худа стала.

— Галя, тебе от папы-Шуры письмо!

Галя, радостно:

— Я так и знала! В чае была чаинка и все сказали: будет письмо! Вот оно и пришло!

На днях спросила задумчиво:

— А папа Шура меня любит?

— Конечно.

— А я думала, он меня забыл…

Все болеет. Совсем ослабела.

Под Галкину диктовку отправлена Шуре открытка следующего содержания:

«Милый папа Шура, я хочу, чтоб ты из армии опять пришел домой. Я по тебе скучаю. Когда ты приедешь, привези мне чего-нибудь».

4 декабря 41.

Перед отъездом в Ташкент вдруг спросила:

— А как родятся дети и откуда они появляются?

— Зачем тебе это знать?

— Как же, я приеду в Ташкент, меня там спросят, а я не сумею ответить.

Потихоньку эту острую тему удалось замять.

На днях, когда температура отпустила ее немножко, брала по одной свои книжки и читала их все наизусть, без запинки, подряд: Михалкова, Маршака, Чуковского, Барто и другие.

Сегодня очень мучается из-за уха.

5 декабря 41.

Чувствует себя прескверно, болят уши, температура 39 и 6, но разговаривает, рассуждает, шутит:

— Гоголевская улица это, наверное, та, на которой продается гоголь-моголь?

И хитро улыбается.

7 декабря 41.

— Я всех люблю. Не люблю только Гитрера и Бармалея!

— Я тебя, мама, люблю, я жить без тебя не могу. И ты без меня не можешь, да?

Вымыв руки одеколоном:

— Какая я нюхлая, пахлая!

Если б она умела хорошо читать, ее можно было бы заподозрить в плагиате[3].

— Ты знаешь, мама, почему я положила голову к тебе на колени? Чтоб ты не плакала.

16 декабря 41.

Письмо папе Шуре: «Дорогой папа, ты спрашивал, как я ем. Я ем очень хорошо. Ушки у меня не растут, как они могут расти, когда они так болят. Я поживаю хорошо. (Он ведь спрашивал, как я поживаю). Может, попадет в чай чаинка, и я еще получу много писем. Ну, чего еще писать? Чтоб привез заводную игрушку».

21 декабря 41.

Началась полоса безудержного кокетства:

— Что это мне надевают черный сарафан, черный галстук, черный передник — тут нет вкуса!

Или, смотря в зеркало, самодовольно заявляет:

— Нос действительно картошкой, зато есть ямочка на щеке и глаза хорошие!

Или:

— Вырасту большая, буду красить губы, как тетя Катя.

— Зачем?

— Чтоб красивее было. И глазки накрашу, и щечки, и спинку, и животик.

— А живот-то зачем? Не видно ведь?

— Разденусь — увидят.

— У тебя глазок ласковый и блестит.

19 февраля 42.

Ни секунды не сидит на месте. Даже сидя на стуле во время еды — все время ерзает, покачивается.

На днях перевязала себе ноги (связала их) и прыгала вокруг стола до тех пор, пока не упала. Заплакала не от боли, а потому что кругом засмеялись.

Шутку понимает, но насмешки не терпит. Упрямая. Плохо слушается домашних. Меня слушает, но, может быть, потому, что я бываю на Паркентской[4] больше в качестве гостьи. Бредит детским садом, мечтает о нем — видимо, очень скучает без сверстников.

На днях сказала Ивану Федоровичу, соседу, сурово:

— Я не хочу с тобой здороваться, зачем ты на меня кричал?

— Я шутил.

— Не люблю я таких шуток.

Галя читает в книге «Приключения Нильса»: «Жьил был на свете мальчик Нильс».

— Не «жьил», а «жил», — поправляю я.

— Тогда после «ж» должно стоять «ы», — говорит Галя.

Замечание тонкое, указывающее на наследственную лингвистическую одаренность. Это у нее от отца.

В Фергану[5] мне писали мама и Шура [А. Б. Раскин. — А. Р.].

Из Шуриного письма от 1 янв.:

«Галка прослышала, что новый год как-то “встречают”. Это ее очень заинтересовало.

— А ты будешь встречать? А как встречают? — И т. д.

Я купил ей елочных игрушек и домашнюю игру, пленившую меня названием “Наши мамы”. Игра простая — карточки с мамами: мамы — инженер, учительница, повар и т. д. плюс карточки с орудиями производства: глобус, мясорубка и прочее. Каждой маме надо найти ее орудие. Галка очень увлеклась игрой и быстро ориентировалась. Даже мама-трактористка усвоена. Мы играли весь вечер. Я отучаю ее целоваться, признаваться в страстной любви и брать соль руками. Поражает запас слов. Взрослые обороты речи: