Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

Валериан Владимирович возвращается со съезда предельно взволнованный. «Всю ночь со второго на третье июля, — вспоминает Ольга Андреевна Лежава, жена и строгий биограф Куйбышева, — он шагает по своему кабинету. Кремлевские куранты вызванивают четыре часа. Брезжит рассвет. Валериан Владимирович жадно вдыхает свежий воздух. Садится к столу. Набрасывает письмо своим молодым сотрудникам».

«Я почувствовал, что вы взволнованы выступлением т. Орджоникидзе. Взволнован и я. Что говорить, картина получилась убийственная. Я вот не могу заснуть и решил написать вам выводы, к которым пришел. Верна ли критика в целом (о частностях не стоит говорить)?

…Представьте себе картину: пахарю нужно во что бы то ни стало вспахать десятину до захода солнца. Завтра будет непогода, завтра уже поздно. Лошадка добросовестная, работает бойко, тянет по совести. Но этого мало…

Стране необходимо ценой сверхнапряженного труда возможно скорее запахать «десятину социализма».

Разве неправильно, что мы, хозяйственники, несмотря на добрую волю многих из нас, нуждаемся в такой резкой постановке вопроса… Не надо допустить, чтобы хозяйственники выступали с критикой доклада Орджоникидзе. Если вы согласны со мной, примите нужные меры…

Не унывайте, друзья!.. Вдумайтесь, и вы поймете…»

Уже после того, как тромб — вроде бы небольшой сгусток крови — свершил непоправимое, младший брат Куйбышева Николай Владимирович показал Орджоникидзе это письмо. Серго читал, все более мрачнея. Вернулся к началу. Стиснул листки.

— Никогда ни одного слова мне… Понимаешь, ни одного слова! — Глаза Серго загорелись. — Я-то хорошо знаю, какую сверхчеловеческую тяжесть он нес всю свою жизнь…

«СПИСОК

кадетам III класса

Сибирского кадетского корпуса за 1900/01 учебный год

. . . . . . . . . .

17. Куйбышев 2-й, Валериан».

«ПРОГРАММА

литературно-музыкального утра 14 октября 1901 года 1-е отделение

. . . . . . . . . .

10. «Бурлаки». Стихи господина Некрасова. Прочитает кадет Куйбышев 2-й».

Второй. Непременно второй. Ибо в Сибирском кадетском корпусе есть еще Куйбышев 1-й — Анатолий и Куйбышев 3-й — Михаил. Дворянина Владимира Яковлевича Куйбышева сыновья. Подполковника. Начальника воинской команды в городе Кокчетаве. «Три года скачи — не доскачешь», — обычно говорят о таких захолустных городах.

В офицерских чинах, хотя и не очень высоких, ходил и покойный дед Яков. Дед, отец, внуки. Наследственная, должно быть, приверженность.

Куйбышев 2-й, Валериан — Воля по-домашнему, тот с самого малолетства объявил себя полководцем Суворовым. Категорически забраковал перину, пуховые подушки, горячую воду для умывания. Спал на голых досках. Под голову примащивал что-нибудь потверже — связку книг, еще предпочтительнее полено. Для полного самоутверждения в плотную черноту зимних вечеров маршировал по кладбищу. Сопровождавшие своего генералиссимуса мальчики с деревянными ружьями почтительно замирали у ограды.

Военная косточка. В трёх поколениях!.. Дед Яков, положим, карьеры не сделал. Кончил жизнь самоубийством. Владимир Яковлевич с шестнадцати лет на действительной службе. По государевой милости взят рядовым на правах вольноопределяющегося- в пехотный линейный батальон. Не оставлен- милостью и при- зачислении в юнкерское училище.

Для продолжения службы послан младшим офицером в гарнизон Семипалатинска. Прапорщик Куйбышев вскорости почувствует в этом перст судьбы. В семипалатинской глуши в семье рано овдовевшего чиновника Николая Гладышева хорошеет, цветет дочка Юленька. Устоять невозможно. Открыться слишком боязно. Вдруг засмеет — прыснет, убежит. Пишутся, тут же рвутся на мелкие клочки отчаянные послания-. Настает девятое сентября 1879 года. В руках у Юленьки опечатанное казенным сургучом письмо. Заветное. Долгожданное. «Я буду тебя любить и буду верен тебе до последнего вздоха».

Характер у Юлии сильнее, тверже. Она утешает жениха, поспешившего с горьким признанием: «Я считаю своим долгом предупредить тебя о том, в какие условия ты попадешь, выйдя за меня замуж. Обстановка нашей квартиры изрядно-таки бедна. Мамаша и крестна спят на войлоке, который расстилается на- ночь на пол. Вообще у нас беднота и простота».

Четыре года потребуются — а каждый день как вечность! — покуда, нет, не Юленька, военная каста соблаговолит дать согласие на брак. Офицер, не достигший двадцати семи лет от роду, не имеет права жениться, если у него или у невесты не припасены пять тысяч рублей. Наличностью, драгоценностями, дозволяется и недвижимым имуществом.

Пять тысяч на предмет обеспечения любви! Зеленый прапор оценить заботы не в состоянии. Богохульствует: «Совсем пустым мне кажется обряд брака… Я готов на все. Я презираю суд молвы, общественное мнение и все эти глупые этикеты, китайские церемонии, я признаю брак сердец, соединение по любви, хотя и без благословения церкви… Ведь я от тебя не скрывал, что не верю, то есть не имею почти никакой религии, а если и имею, то совершенно своеобразную».

Богобоязненная, воспитанная в строгой вере Юлия требует возврата к благоразумию и смирению безусловному. Пока без особого успеха. «Извини, дорогая моя, я не хотел тебя огорчать. С Украинским полком я расстался при крайне неблагоприятных условиях: меня суд общества офицеров приговорил к исключению из полка, но я защитил себя и теперь могу служить в Омске. Считаю недостойным утаить от тебя… я однажды на полковом празднике освистал и ошикал командира полка, который заслужил этого по своей подлой натуре. За это я чуть не поплатился своею службою».

Низко нависшие грязно-серые тучи проносит. Стихает гроза… Поздней осенью 1883 года офицер Владимир Яковлевич Куйбышев и учительница Юлия Николаевна Гладышева идут под венец. Дозволено!

Много детей — хорошо или плохо? Верный ли признак счастья родителей? У Куйбышевых ребят одиннадцать. Августа и Сергей умерли младенцами. Михаил погиб четырнадцатилетним. Его нечаянно застрелил из ружья соученик по кадетскому корпусу. Восемь выходят в люди.

В Омске двадцать пятого мая[1] 1888 года родился Валериан. Восьмимесячным туго запеленатым несмышленышем его на тройке с бубенцами доставляют в Кокчетав. К новому месту службы отца.

Дом воинского начальника заметный. У сопок, вблизи озера Копа. По весне под окнами цветет черемуха. Летом и осенью разбрасывается, играет красками ковер из цветов. А в долгую зиму, когда стены и крыша — все плотно укрыто сугробами, перед глазами одни только верхушки берез.

Дом на виду. Хозяева гостеприимные. Почти каждый вечер на окнах в столовой зажженная свеча. Сигнал, известный горожанам: «У нас все в добром порядке. Двери отперты. Заходите!» К тому же у Куйбышевых, у них у одних, можно разжиться книгой, журналом — новинкой. Библиотеки в уездном городе нет.