Николай Морозов - Повести моей жизни. Том 1

Выясняя причины неудачи революционеров 70-х годов, тщетно пытавшихся поднять крестьян на революцию, Ленин указывал, что революционная молодежь того времени «исходила из ошибочного представления, будто именно "крестьянство" является представителем трудящегося и эксплуатируемого населения, тогда как на самом деле крестьянство не представляет из себя особого класса... так как внутри его самого складываются классы буржуазии и пролетариата...» (Соч., т. 1, стр. 261).

Народники не понимали этого. «...опираясь на теорию, что народ готов для социализма», они вели первоначальную борьбу во имя социальной революции, а позднее, убедившись на практике в том, насколько их мечты далеки от осуществления, фактически отказались от надежд на социальную революцию. В соответствии с этим их борьба превратилась в «борьбу радикалов за политическую свободу», «...из крестьянского социализма получилось радикально-демократическое представительство мелко-буржуазного крестьянства» (там же, стр. 259). 

Именно это обусловливало неминуемость решительной борьбы между русским марксизмом и народничеством и идейный разгром последнего. «Повести моей жизни» Н. А. Морозова убеждают внимательного читателя в исторической неизбежности перерождения народничества и его идейного краха. 

В мемуарах типа художественной повести, — а рассказы Н. А. Морозова принадлежат к этому роду литературы, — неизбежны отступления от фактической точности. Примечания в конце книги вносят поправки к наиболее существенным неточностям, замеченным при подготовке «Повестей» к печати [1]. 

Подробный комментарий представляется излишним в книге, автор которой сам заявляет, что он не претендует на роль историка. «Я в этих своих мемуарах хочу на собственной своей характеристике дать характеристику и родственных мне по духу товарищей моей жизни и деятельности» («Повести», гл. XV, § 4 — «Былые думы»). 

Оценку художественной стороне мемуаров Н. А. Морозова дал величайший мировой художник Л. Н. Толстой. Ознакомившись с первой частью «Повестей моей жизни», Л. Н. Толстой писал их автору и — это еще важнее в данном случае — говорил своим друзьям, что прочитал их с великим интересом и удовольствием. При этом он выражал сожаление, что не имеет продолжения «Повестей». 

«Повести» Н. А. Морозова не могут заменить истории революционного движения 70-х годов XIX столетия, но они дают блестящую и увлекательную, психологически верную историю молодого человека, являвшегося одним из самых талантливых представителей своего поколения, молодого человека, имевшего двуединую цель жизни — свободу трудовых масс и развитие науки. 

Работа по выявлению печатных текстов и неизданных писем, а также по подбору материалов для примечаний выполнена при ближайшем содействии Надежды Владимировны Штрайх. 

С. Штрайх

Я родился 25 июня (7 июля н. ст.) 1854 г. в имении моих предков Боркé Мологского уезда Ярославской губернии. Отец мой был помещик, а мать — его крепостная крестьянка, которую он впервые увидал проездом через свое другое имение в Череповецком уезде Новгородской губернии. Он был почти юноша, едва достигший совершеннолетия и лишь недавно окончивший кадетский корпус. Но, несмотря на свою молодость, он был уже вполне самостоятельным человеком, потому что его отец и мать были взорваны своим собственным камердинером, подкатившим под их спальную комнату бочонок пороха, по романтическим причинам. 

Моей матери было лет шестнадцать, когда она впервые встретилась с моим отцом и поразила его своей красотой и интеллигентным видом. Она была действительно исключительной по тем временам крестьянской девушкой, так как умела и читать, и писать, и прочла до встречи с ним уже много повестей и романов, имевшихся у ее отца-кузнеца, большого любителя чтения, и проводила свое время большей частью с дочерьми местного священника. Отец сейчас же выписал ее из крепостного состояния, приписал к мещанкам города Мологи и в первые месяцы много занимался ее дальнейшим обучением, и она вскоре перечитала всю библиотеку отца, заключавшую томов триста. 

Когда я достиг двенадцатилетнего возраста, у меня уже было пять сестер, все моложе меня, а затем родился брат. 

Я выучился читать под руководством матери, а потом бонны, гувернантки и гувернера и тоже перечитал большинство книг отцовской библиотеки, среди которых меня особенно растрогали «Инки» Мармонтеля и «Бедная Лиза» Карамзина и очаровал «Лесной бродяга» Габриеля Ферри в духе Фенимора Купера, а из поэтов пленил особенно Лермонтов. Но, кроме литературы, я с юности увлекался также сильно и науками. Найдя в библиотеке отца два курса астрономии, я очень заинтересовался этим предметом и прочел обе книги, хотя и не понял их математической части. Найдя «Курс кораблестроительного искусства», я заучил всю морскую терминологию и начал строить модельки кораблей, которые пускал плавать по лужам и в медных тазах, наблюдая действие парусов при их различных положениях. 

Поступив затем во 2-й класс московской классической гимназии, я и там продолжал внеклассные занятия естественными науками, накупил на толкучке много научных книг и основал «тайное общество естествоиспытателей-гимназистов», так как явные занятия этим предметом тогда преследовались в гимназиях. Это был период непомерного классицизма в министерстве графа Дмитрия Толстого, и естественные науки с их дарвинизмом и «происхождением человека от обезьяны» считались возбуждающими вольнодумство и потому враждебными церковному учению, а с ним и самодержавной власти русских монархов, якобы поставленных самим богом. 

Само собой понятно, что мое увлечение такими науками и постоянно слышимые от «законоучителя» утверждения, что это науки еретические, которыми занимаются только «нигилисты», не признающие ни бога, ни царя, сразу же насторожили меня как против церковных, так и против монархических доктрин. Я начал, кроме естественно-научных книг, читать также и имевшиеся в то время истории революционных движений, которые доставал где только мог. Но все же я не оставлял при этом и своих постоянных естественно-научных занятий, для которых я уже с пятого класса начал бегать в Московский университет заниматься по праздникам в зоологическом и геологическом музеях, а также бегал на лекции, заменяя свою гимназическую форму обыкновенной одеждой тогдашних студентов. Я мечтал все время сделаться или доктором, или ученым исследователем, открывающим новые горизонты в науке, или великим путешественником, исследующим с опасностью для своей жизни неведомые тогда еще страны Центральной Африки, внутренней Австралии, Тибета и полярные страны, и серьезно готовился к последнему намерению, перечитывая все путешествия, какие только мог достать.