Марк Ферро - Николай II

Этот образ верен лишь наполовину. Николай прекрасно показал себя, когда организовывал мирную конференцию в Гааге или когда разразилась война с Японией. Он прекрасно показал себя и после Кровавого воскресенья — его войска расстреляли мирную процессию, пришедшую вручить ему прошение, а он прощает своему мятежному народу вину его. Его влияние чувствуется и в 1914 году, когда, несмотря на все его усилия, начинается война, и тогда, когда отдает приказ о репрессиях в 1905 году или в феврале 1917 года. После отречения он сожалеет, что Временное правительство, восстановив смертную казнь, не применяло ее.

Все его поведение с 1894 года и до последнего дня его жизни выдает натуру конформиста и консерватора. Во всех его действиях, записях, признаниях прослеживается неизменное тяготение к порядку, обрядам, церемониалу, присущим незыблемому величию самодержавия. Ему ненавистно все, что может как-то поколебать основы самодержавия: интеллигенция, современность, евреи, религиозные секты. С теми, кто не согласен с ним, он безжалостен; с теми, кого он любит, мягок и нежен.

Находившийся под влиянием своей жены, подобно Людовику XVI, царь, прозванный Николаем «Кровавым», вовсе не кровожаден. Он готов сожалеть о жестоких последствиях своих приказов. Он просто считает, что выполняет свой долг. Он расстреливает по необходимости.

А главное — он идет за событиями, а не предупреждает их. История без конца наносит ему удары. Он считает, что обязан противиться переменам, желает, чтобы ему не досаждали с проектами конституции и дали спокойно жить в его небольшой семье.

Остается фактом, что в тот день 1917 года, когда два депутата Думы явились к нему и потребовали, чтобы он отрекся от престола ради спасения династии, он, который так упорно отказывался изменить свой режим, беспрекословно подписывает акт отречения. На вокзале в Пскове офицеры его личной гвардии едва сдерживают слезы, а Николай приветствует их, бодрым шагом направляется к поезду и, поднимаясь в вагон, говорит: «Наконец-то я смогу поехать жить в Ливадию». Один из свидетелей утверждает даже, что царь насвистывал, как и при известии о смерти Распутина. Императрица, узнав об отречении, разрыдалась, а Николай расстался с прошлым весело. Все сошлись во мнении, что он умел прекрасно скрывать свои чувства.

«Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны…» — телеграфировал он 25 февраля 1917 года, узнав о революционных событиях в Петрограде. Затем после завтрака написал письмо Александре[1], в котором интересовался ее здоровьем, после чего приказал остановить поезд, чтобы прогуляться в лесу, собирая грибы…

И все же некоторые из его писем свидетельствуют, что он умел видеть, слышать и выносить суждения. 2 марта 1917 года он записывает в своем дневнике: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман».

Человек загадочный, Николай II принадлежит к тем людям, для которых судьба — это долг, раз и навсегда принятый на себя, что отличает их от остального постоянно меняющегося мира. Николай II отнюдь не слепец, однако, считая своим долгом проявлять уважение к прошлому и смирение перед Господом, не уступает ни крупицы своей власти. Если только его не вынудят обстоятельства, как в 1905 году.

Он скорее отречется от престола.

Истории известны такие личности: вера делает их глухими ко всем предупреждениям истории. Для Николая II и его окружения врагами в первую очередь являются террористы и другие нигилисты, а также те, кто относится к ним с пониманием и поддерживает их, — короче говоря, все, кто более или менее разделяет новые идеи и проповедует перемены.

Между столь далекими ему социалистами и более близкими либералами Николай II не видит никакой разницы. Он отказывается слушать своих советников или министров, которые предлагают создать конституцию, чтобы обезвредить эти силы.

Когда в 1905 году по совету своего премьер-министра Витте он для успокоения умов «дарует» Думу и, несмотря на эту уступку, стачки возобновляются, он восклицает: «Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение!»

Когда другой крупный министр — Столыпин, известный своей твердостью, советует ему вступить в диалог с Думой, он отказывается.

«Я не верю никому, кроме своей жены», — признается он другу детства Сандро. Она же без конца твердит ему, что он самодержец и посему не должен делить власть ни с кем…

Человек заурядный, Николай II нес непосильное бремя и был раздавлен. С этим связана загадка его смерти.

«…Тела, орудия казни и даже сани, на которых привезли осужденных, были сожжены… От Него ничего не должно было остаться… Дом, где он жил, превращен в пепел. Имя его исчезло. Изменили даже название ближайшей реки… А чтобы стереть всякое воспоминание о казни, в дальнейшем на этом месте устраивали большие празднества…»

В этом отрывке описана не смерть Николая II в 1918 году, а казнь Пугачева в 1775 году. Но как странно перекликаются эти два события. Ведь сто сорок лет спустя в Екатеринбурге все произошло так или почти так.

Не осталось никаких следов убитых. Этим перечеркнули сам факт их существования? Или препятствовали их воскрешению?

А действительно ли они умерли? И все ли они умерли? По-прежнему сохраняется неясность. Мы — на распутье, где, как увидит читатель, легенда переплетается с реальностью содеянного большевиками, повторившими уже когда-то до них совершенное на Святой Руси.

Юному Ники тринадцать лет, когда на его глазах агонизирует его дед Александр II с раздробленными ногами от взрыва бомбы нигилиста. «…Он был в бессознательном состоянии. Три доктора были около него, но было очевидно, что Государя нельзя спасти. Вид его был ужасен… Один глаз был закрыт, другой смотрел перед собой без всякого выражения… Я схватил руку Ники, который стоял близко от меня смертельно бледный, в своем синем матросском костюмчике. Его мать… была тут же и держала коньки в дрожащих руках».

Это была первая встреча Николая с Историей.

В тот день, 1 марта 1881 года, все находились подле Александра II: его сын Александр Александрович, будущий Александр III, и его внук Николай Александрович, будущий Николай II.

Когда Александр II вступил на престол, его отец Николай I сказал ему перед смертью: «Мне хотелось… оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе».

И в самом деле, царствование Николая I (1825–1855 гг.) началось во время неудавшейся революции — восстания декабристов, молодых офицеров из дворянских семей, приветствовавших идеи Великой французской революции, и закончилось провалом — поражением в Крымской войне, вину за которое все, и сам царь в первую очередь, возлагали на систему абсолютизма, создававшую иллюзии, но показавшую свою ограниченность. Этот «жандарм Европы», правивший целую четверть века, более чем кто-либо из других монархов воплощал дух Священного союза. В свои подвиги он засчитал подавление польского восстания в 1831 году, после которого прозвучала знаменитая фраза: «В Варшаве царит порядок», а затем — подавление восстания венгров 1848 года — «услуга», оказанная кузену императору Австрии.