Вячеслав Козляков - Лжедмитрий I

В истории спасенного русского «царевича» тоже были те, кто прекрасно понимал его самозванство, но подыграл Лжедмитрию в своих интересах. В исторической перспективе их ответственность за происшедшее даже больше, чем тех, кто наивно поверил в чудесное спасение сына Грозного от козней Бориса Годунова. С них больше спрос за то, что они все видели и молчали, дожидаясь своего часа. Однако, увлеченный самим собой, Лжедмитрий тоже не заметил, что его стали использовать другие люди, при первой же возможности свергнувшие самозваного царя с трона. Вихрь лжи закрутил всех…

Хронологически история Лжедмитрия начинается в субботний день 15 мая 1591 года, в «шестом часу дни, в ысходе», когда на дворе бывшего дворца угличских удельных князей произошла трагедия — смерть отпрыска царствующего дома Рюриковичей. По всполоху угличского колокола в кремль сбежалась большая толпа угличан, заставших ужасную картину. На руках у «мамки» было бездыханное тело царевича Дмитрия, которое чуть позже перенесли и положили в угличском Спасо-Преображенском соборе. Немедленно возникли подозрения, что мальчика убили. Толпа, направляемая обезумевшей от горя царицей Марией Нагой и ее братьями, начала свою расправу, жертвами которой стали дьяк Михаил Битяговский и несколько детей, игравших в тот злополучный день вместе с царевичем Дмитрием в «тычку» (в ножички).

Историков всегда тянуло на это место чужой драмы. Драмы? Или все-таки преступления? Слишком мало известно о тех событиях4, настолько перекроивших всю историю Московского царства, что даже в атмосфере Углича осталась на века какая-то непонятая тайна, разгадать которую и пытаются до сих пор. Уже в конце XVI века Углич был наказан ссылкой многих горожан в сибирские города. Даже вестовому колоколу по-язычески «усекли» одно ухо и отправили в Тобольск за «болтливость», ибо его удары послужили сигналом к погромам на дворе правительственного дьяка Михаила Битяговского, кормилицы и других угличан, поспешно обвиненных в преступлении5. Несчастливая судьба оказалась у Углича.

А ведь еще в конце XV века древнему городу обещалось совсем другое. Угличским удельным княжеством владел Андрей Большой — брат великого князя Ивана III. Однако брат пошел на брата, и «златой» век Углича оказался в прошлом6. Осколком тех времен остался дворец удельных князей, о них напоминала особая судьба города и угличских земель, попавших в казну московских государей.

Исследователь русской архитектурной старины Юрий Шамурин писал в начале XX века о впечатлении, которое производили палаты угличского княжьего двора, построенные князем Андреем Васильевичем около 1480 года:

«Квадратный дворец состоял из двух палат, верхней и нижней, и двух темных подвалов под ними. Никакого внутреннего убранства теперь не сохранилось, но жуткое впечатление оставляют низкие своды и серые стены палат. Их теснота и темнота говорят о жизни, такой же суровой, как своды созданных ею стен, о душе, такой же робкой и угнетенной, как свет, проскальзывающий в узкие окна. Окна-бойницы, готовые каждую минуту к защите, неприступные кованые двери, мощные стены, вечное опасение и вечная готовность к бою, кажется, вытесняли из этих жилищ все нежное, ласковое и тихое. И люди, что населяли их, „страдающие и бурные“, должны были постигать только карающего Бога, молиться только в угрюмых и „покаянных“ храмах»7.

Потомки Ивана III еще долго сохраняли формальный удельный статус Углича, остававшийся всего лишь реликтом прежнего устройства русских земель. В середине XVI века в стенах угличского дворца, возможно, жил какое-то время князь Юрий — глухонемой брат Ивана Грозного8. Там же после смерти царя Ивана Васильевича оказался его последний сын от последней жены, Марии Федоровны Нагой, — царевич Дмитрий.

Высылка настоящего царевича Дмитрия на «удел» в Углич произошла 24 мая 1584 года, перед венчанием на царство Федора Ивановича, видимо, чтобы не создавать дополнительных церемониальных затруднений9. Кроме того, родственники последней жены царя Ивана Грозного, Нагие, фактически попали в ссылку и лишались возможных иллюзий относительно будущей роли царевича Дмитрия в делах Московского государства. Такова общепринятая версия. Однако существует памятник позднего летописания, так называемый «Угличский летописец», и он подробно рассказывает о том, как царевич Дмитрий и семья Нагих были с большими почестями отправлены «на удел» только год спустя, 21 мая 1585 года. Царевича и царицу провожал сам царь Федор Иванович «за град кремль с чинами святительскими», а в Угличе их встречал весь город во главе с ростовским архиереем10.

Царевичу Дмитрию, конечно, отдавали должное как царскому сыну, но больше никто не думал делать из него самодержца. Царь Иван Грозный по-другому воспитывал своих сыновей — царевичей Ивана и Федора. Он следил за их окружением с самого детства (так в царский дворец в Московском Кремле, будучи еще совсем юными, попали Ирина и Борис Годуновы). Возможно, что так было бы и с Дмитрием, соименным несчастному первому сыну царя Ивана Грозного и царицы Анастасии Романовны, погибшему в младенчестве11. Но после смерти Ивана Грозного Нагие немедленно были лишены прежних привилегий и разосланы на воеводства в дальние города12. Поэтому их отношения с московскими властями и не заладились. Для вчерашних членов особого двора и фаворитов Ивана Грозного произошедшие перемены казались незаслуженными. Теперь из далекого Углича они должны были следить за возвышением Бориса Годунова. Постепенно царица Мария Нагая и ее братья стали связывать свое «мягкое заточение» именно с новым правителем государства, вместе с которым они некогда пировали за царским «столом». В Угличе они не только не чувствовали себя свободными, но постоянно подозревали, что за ними следят или даже угрожают им чем-то. Трудно сказать, насколько такие подозрения были оправданны. Возможно, они имели под собой основание, так как при московском дворе не пускали дел «на самотек», а хотели знать, что происходит с царевичем Дмитрием, из своих собственных источников. Но между тайным сыском и посылкой убийц все-таки нельзя ставить знак равенства, как это делают те, кто обвиняет в смерти царевича Дмитрия Бориса Годунова.

Многие историки согласны в том, что дьяк Михаил Битяговский был прислан в Углич для надзора над Нагими13. Однако изучение карьеры Битяговского показывает, что могло быть и по-другому Первые сведения об его дьяческой службе относятся к Казани, где он служил с конца 1570-х годов. Имя казанского дьяка Михаила Битяговского писалось в разрядах и в перечнях дьяков в боярских списках, что делало его весьма заметным в приказной иерархии. Кстати, некоторые Нагие получили после 1584 года назначения на воеводства в казанские пригороды, а значит, имя казанского дьяка они должны были хорошо знать. В конце 1580-х годов Михаил Битяговский попадает на службу в Москву и участвует в Шведском походе царя Федора Ивановича 1589/90 года. 13 января 1590 года вместе с боярином Федором Ивановичем Мстиславским и казначеем Иваном Васильевичем Траханиотовым он участвовал в проведении верстания и раздаче денежного жалованья во Владимире, первом «городе» в иерархии уездного дворянства14. Его отправку в Углич тоже можно связать с распоряжениями из Разрядной избы в момент подготовки к отражению похода крымского царя Казы-Гирея. Дьяк Михаил Битяговский, видимо, был отправлен в Углич для сбора «посохи»[1]; логичным выглядело бы его назначение и из ведомства Казанского дворца в дворцовое же ведомство Угличского дворца. Во всяком случае, он прежде всего имел опыт в сборе разных доходов и в таком качестве и оказался нужен правителю Борису Годунову в 1591 году.