Алла Марченко - Ахматова: жизнь

В послереволюционные годы в ахматовской автобиографии появится и еще один крестильный персонаж: святая Анна Сретенская, то есть Анна Пророчица. Правда, о том, что ее святая не летняя Анна, а Анна зимняя, то есть Пророчица, Ахматова начала упоминать только тогда, когда местом ее гостевания на земле стал Фонтанный дворец графов Шереметевых, расположенный неподалеку от церкви Анны Пророчицы.

Все вышеизложенное проще простого объяснить игрой на публику, а то и неадекватностью восприятия действительности. Даже в ближайшем окружении над способностью А.А. наделять «грандиозностью» мелочи быта (пестрый мусор общежития) слегка иронизировали. Она, конечно, догадывалась о пересудах на сей счет, но твердо держала свою линию, продолжая верить, что Провидение метит дорогу нашей жизни, расставляя указатели, которые Пушкин называл «странными сближениями». Странных сближений в ее судьбе и впрямь необъяснимо много. Анатолий Найман в «Рассказах о Анне Ахматовой» уверяет, что А.А. «притягивала к себе самые невероятные совпадения»: «Она жила тогда… на улице Красной Конницы, прежде Кавалергардской… Это район Смольного, бывшая Рождественская часть. „Если такие живут на Четвертой Рождественской люди, странник, ответствуй, молю, кто же живет на Восьмой!“ – так дурачился Мандельштам, обращаясь к Шилейке, впоследствии мужу Ахматовой» (влюбленный в Анну Андреевну Вольдемар Казимирович Шилейко в начале десятых годов снимал комнатушку на Четвертой Рождественской. – А.М.).

«Недалеко, на Таврической, – продолжает Найман, – «башня» Вячеслава Иванова, его квартира, где она бывала в молодости… Недалеко Шпалерная… с тюрьмой, в разное время заключавшей в себе ее мужа, ее сына, последнего ее мужа… В раннем детстве она жила в Царском Селе, на Широкой; местом последней ее прописки была улица Ленина в Ленинграде, бывшая Широкая. Больше тридцати лет провела она в стенах Фонтанного дома, дворца графов Шереметевых; гроб с ее телом стоял в Москве в морге института Склифосовского, бывшего странноприимного Шереметевского дома, с тем же гербом и с тем же девизом "Deus conservât omnia". Бог сохранит все».

К приведенным Найманом совпадениям следует прибавить еще несколько. В районе Смольного, точнее, в самом Смольном институте для благородных девиц Аня Горенко училась. Правда, всего один месяц – с 18 августа 1902-го по 18 сентября того же года. Однако о том, что была «смолянкой» и что форменное ее платье было голубым, не забывала никогда. Что касается Восьмой Рождественской, то здесь в середине двадцатых годов друзья Анны Андреевны, обеспокоенные ее бездомностью, подыскали для нее подходящую комнату, от которой по причине безденежья она отказалась. Больше того, во время войны в Ташкенте Ахматова поселилась в «белом доме на улице Жуковской». В Петербурге на Жуковской жил после развода ее отец Андрей Антонович Горенко.

Что же касается Фонтанного дома, или Дома (так писала сама Ахматова), то это особый случай. Судьба словно водила ее вокруг этого места. Здесь, в пору отчаяния и бесприютства, в южном садовом флигеле она жила с В.К.Шилейко. Вольдемар Казимирович, до революции домашний учитель детей хозяина дворца, некоторое время и после переворота продолжал квартировать по месту прежней «службы»; его комнаты Анна Андреевна называла «шумерийской кофейней».[1]

Некоторое время спустя в другом, северном, парном, флигеле того же Фонтанного Дома получит жилплощадь Николай Николаевич Пунин, третий муж Анны Ахматовой. Впервые Анна Андреевна перешагнет порог его квартиры в октябре 1922 года; через несколько лет почтовый адрес Пуниных: Фонтанка, 34, – станет местом ее постоянной прописки.

Странными сближениями переполнен не только сам Фонтанный Дом, но и окрестности именитого дворца. Так, совсем рядом находится старинный особняк, в котором в середине пятидесятых годов XIX века снимал квартиру молодой Толстой, привезший в Петербург «Севастопольские рассказы», – а ее, Анны, дед Антон Горенко – участник героической обороны. Прибавим для полного перечня странных сближений и такую подробность. Народная молва приписывала окрестностям Шереметевской усадьбы, где во времена Бирона были придворные службы и царские огороды, недобрую славу. «Люди суеверные, – пишет М.И.Пыляев, автор книги „Старый Петербург“, – видели здесь по ночам тени замученных злым герцогом людей». Вряд ли суеверной Анне Андреевне было сие неизвестно, она всерьез занималась историей Северной Пальмиры. Отзвуки мрачных стародавних преданий можно расслышать в ее стихотворении 1936 года из посвященного Николаю Пунину цикла «Разрыв»:

В том же микрорайоне находится, как уже упоминалось, и церковь Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Заложенная еще при Петре по случаю тезоименитства цесаревны Анны, она была выстроена «тщанием и попечением» ее брата, царевича Алексея. Как и все, что проектировалось лично Петром для семейной надобности, церквушка была скромной и деревянной. При Анне Иоанновне слишком уж простое строение снесли и на его месте спешно возвели каменное. До постройки Казанского собора церковь Анны Пророчицы была главным придворным храмом столицы, по торжественным дням здесь собирался весь Петербург. Здесь же крещен и будущий Павел Первый. В память об этом событии при восшествии на престол Павел присвоил своей церкви орден Святой Анны, имея в виду, конечно же, не Анну Иоанновну, а Анну Петровну, бабку по отцовской линии. Украшение и награждение храма Анны Пророчицы стало для Павла одним из пунктов программы по восстановлению престижа убиенного отца. Впрочем, украшать придворную храмину начала как раз Анна Иоанновна. Это при ней с Васильевского острова на Фонтанку перевезли часы с курантами, ее же волей для играния замысловатых курантов отлили двадцать пять колоколов. К началу ХХ века от исторической церкви осталась лишь память о былом великолепии. И куранты, и колокола исчезли бесследно, а деревянный знак ордена Святой Анны, поставленный по приказу Павла над главным входом, грубо закрасили. Неслучайное сие запустение, а так же то, что на этом именно месте, как в некоем эпицентре, сошлись две роковые драмы русской истории: несчастный царевич (Алексей), задушенный по приказу отца, и царь (Павел), убитый с соизволения сына (Александра Первого), – видимо, делали храм Анны Пророчицы в глазах Анны Андреевны особой, почти своей церковью. Отзвук разговоров о хранительнице «места сего» еле слышен, к примеру, в стихотворении «Ответ», опубликованном лишь в 1987-м, да и то не в России, а в Латвии, в самом смелом по раннеперестроечным временам журнале «Даугава»: