Николай Эпштейн - Хоккейные истории и откровения Семёныча

«Да, дела, — молвил Эпштейн, когда мы сошли на центральном Одинцовском «круге», от которого в разные стороны серыми лентами разбегались улицы. — Был городок, уютный, чистый. Загляденье. А это что ж теперь–то, столпотворение, а? — Идем, идем, — заметил он, поймав мой вопрошающий взгляд, — я тут знаю все, не промахнемся». Минут через десять мы оказались на огромной площади, одну сторону которой замыкал спортивный дворец. Мы зашли под его своды, где сборная России проводила последнюю на московском льду тренировку накануне мирового первенства. Хороший дворец спорта в Одинцове, чистый, ухоженный. И атмосфера свойская. Семёныча там все сразу же стали узнавать. Незнакомые мне люди подходили, жали руку, справлялись о самочувствии. А уж как к раздевалке сборной приблизились, то и тем более. Вот Владимир Меринов, — когда–то эпштейновский воспитанник, долгие годы отвечающий в сборной России за экипировку игроков, поприветствовал тепло Семёныча, вот Анатолий Бакатин — летописец сборной и ее вычислительно–мозговой «аппарат», поздоровался с почтением. Да и молодежь хоккейная, проходя мимо — на лед, бросала уважительные взгляды на старого тренера.

А когда шедший вдоль борта на лед второй тренер сборной Александр Якушев увидел Эпштейна, то обычно хмуроватое и сосредоточенное лицо прославленного нападающего озарила широченная, прямо–таки мальчишеская улыбка: «Николай Семёныч, дорогой ты мой, — возрадовался Якушев, заключив низкого и щуплого Эпштейна в свои широкие объятия. — Как самочувствие, какими судьбами здесь?». Ни разу до этого момента не видел я Якушева таким открытым и растроганным. И Владимир Толстиков, отвечавший в сборной за подготовку вратарей, просветлел лицом при виде Семёныча. Так у бортика и перешучивались они втроем перед началом тренировки.

— Саш, — оживился вдруг Эпштейн. — Я тут старые фотографии перебирал, помнишь, из поездки в Америку. А на одной из них ты стоишь, и куда–то шею тянешь, что–то на льду высмотрел. А шейка у тебя топкая такая, а? Пацан еще ведь совсем.

— Так ведь лет–то мне сколько было, Николай Семёныч, — рассмеялся Якушев. — Наверное, семнадцать. Для меня то был вообще первый визит в Америку. Вот уж больше сорока лет прошло, а я ту поездку помню хорошо.

Умудренный наставник хоккеистов, в начале шестидесятых годов возглавлявший вторую сборную страны, сохранил трепетное, нежное отношение к замечательному спартаковскому форварду. «Талантище, игрочина был. Бывало, скорость наберет, ручищи длинные, сам здоровенный, высоченный, клюшка еще метра полтора, корпусом шайбу прикроет, как его тут остановишь?! И красавец какой, — говорил мне Семёныч, делая ударение в этом слове на последнем слоге. — Все девки на него засматривались. Это точно. А он вот однолюб, свою Татьяну обожает. Ты погляди, погляди, как он сейчас–то по льду катит», — толкнул меня локтем в бок Эпштейн.

Катил Якушев действительно легко, непринужденно, бросая короткие фразы выходившим на лед игрокам. Кое–кого я знал по прежним годам в Швеции. Вот, например, защитник из «Ак Барса» Дмитрий Ерофеев, самый возрастной хоккеист сборной, главным тренером которой был назначен в тот момент Владимир Плющев, смело взявший курс на омоложение команды. Всего семерых хоккеистов оставил в сборной из состава, выигравшего под руководством Бориса Михайлова серебряные медали на мировом первенстве 2002 года в Швеции. Решительный шаг, что и говорить.

И хотелось, очень хотелось, чтобы у Плющева все получилось. Все–таки он демонстрировал твердую решимость победить, не скрывал того, что пришел в сборную с большим желанием работать. В Плющеве чувствовался кураж, уверенность в своих силах (что, впрочем, некоторые мои коллеги по перу называли самоуверенностью). А какой тренер без характера? Поставил Плющев (в свои 48 лет тоже называвшийся в газетах почему–то молодым) два условия, настоял на своем: сам определю состав, сам подберу себе помощников. Руководство Федерации хоккея ему ни в чем не препятствовало. А еще вызывало симпатии то обстоятельство, что был Плющев из новой тренерской поросли, не из старой «обоймы» уже знакомых по многим годам имен и фамилий, носители которых проходили, сменяя друг друга, испытания сборной страны. А новое имя всегда возбуждает и новые надежды.

Вот они на льду, ребята, с которыми строил честолюбивые планы Владимир Анатольевич: Суглобов, Прошкин, Антипов, Вышедкевич, Семин, Соин, Зиновьев, Гуськов, Архипов, Григоренко. А тут еще и подкрепление прибыло из Национальной хоккейной лиги США (НХЛ), такое с виду солидное: Фролов, Калинин, Дацюк, Сапрыкин, Новосельцев. И Ковальчук, уже ставший в свои 20 лет подлинной звездой в североамериканской НХЛ. Теперь можно сознаться: поехал я в Одинцово и увлек с собой Николая Семёновича больше из желания поглядеть вблизи на этот суперталант. Еще в Швеции доходили до меня слухи о том, что появился в московском «Спартаке» мальчишка, обладающий уникальными качествами. В 16 лет дебютировал в играх за взрослую команду московского «Спартака», стал чемпионом мира среди юношей в возрасте не старше 17 лет. Клюшку этого паренька, — впервые в истории ставшего чемпионом в таком юном возрасте — забрали тогда аж в знаменитый Музей хоккейной славы в Торонто! Сам Эпштейн мне говаривал в минуту откровений: «Хороший парень, слов нет, я и на хоккей иной раз хожу, чтобы на него посмотреть». А такая оценка хоккейного академика многого стоит. Уж теперь–то я точно знаю, что любящий, даже обожающий выдающихся хоккеистов Эпштейн раньше срока никогда похвал не раздавал. А раз хвалил — значит, игрок действительно незаурядный.

Тренировка шла как тренировка. Разминка вратарей, затем отработка стандартных положений: выходы два на одного, игра в численном большинстве, двусторонка, буллиты. А я все наблюдал за Ковальчуком. Он исполнял хоккейные пенальти, не мудрствуя лукаво. Крюком клюшки небрежно толкал шайбу на пару метров вперед, стремительно настигал ее, делал несколько шагов и низом мощно и точно бросал в левый от Максима Соколова угол. И всякий раз — в цель. С методичностью и меткостью электронного робота. Вратарь, пожалуй, знал, куда, в какой угол Ковальчук бросит, но шайба направлялась с такой точностью и летела с такой силой, что отбить ее не представлялось возможным. «Молодец, — прокомментировал Эпштейн, — экономно работает, ни одного лишнего движения». И только один раз Илья «киксанул», когда решил пойти в обводку, и Соколов ту шайбу накрыл. И этот эпизод от внимательного эпштейновского взгляда не ускользнул: «Вот видишь, начал водить и сразу же смазал». А я в этот момент вспомнил ответ Вячеслава Старшинова на вопрос, в чем секрет его высокой результативности исполнения буллитов и реализации положений при выходе один на один с вратарем: «Если один выходишь к воротам, то сильный и точный бросок в угол метров с трех вратарь практически не способен отразить».