Александр Майсурян - Другой Ленин

В 1895 году, знакомясь за границей с вождем русских марксистов Георгием Плехановым, Владимир Ильич между прочим рассказывал ему: «Я… сравнительно до позднего возраста играл в солдатики. Мои партнеры в игре всегда хотели быть непременно русскими и представлять только русское войско, а у меня никогда подобного желания не было. Во всех играх я находил более приятным изображать из себя командира английского войска и с ожесточением, без жалости бил «русских» — своих противников».

Плеханов признался, что в детстве тоже любил игру в солдатики, но всегда сражался за русское войско и воображал себя при этом «русским Наполеоном»…

«Напали на козлика серые волки». Анна Ульянова-Елизарова вспоминала такой выразительный эпизод из детства брата. «Маленький братишка Митя, в возрасте трех-пяти лет, был очень жалостливый и не мог никак допеть без слез «Козлика». Его старались приучить, уговаривали. Но только он наберется храбрости и старается пропеть, не моргнув глазом, все грустные места, как Володя поворачивается к нему и с особым ударением, делая страшное лицо, поет:

Митя крепится изо всех сил.

Но шалун Володя не унимается и, сделав страшное лицо, продолжает:

Малыш не выдерживает и заливается в три ручья».

Однажды дети — Ульяновы и их гости — читали вечером «Вия» Гоголя. Владимир заметил, что один из слушателей опасливо отодвигается подальше от темного окна. И обратился к нему замогильным голосом: «Посмотри в окно. Вглядевшись, увидишь освещенную свечами церковь, посередине гроб, у гроба бурсака Хому Брута… Взгляни, какое у него испуганное лицо… Вот начинает носиться по воздуху гроб, чуть не задевая его…»

Тот, к кому он обращался, вскочил и от страха заткнул уши пальцами.

«Я очень увлекался латынью». Склонный к шалостям и шумным играм дома, в гимназии Владимир не допускал ни малейшего нарушения весьма строгих правил поведения. От школьного руководства он заслужил такую характеристику: «Ни в гимназии, ни вне ее не было замечено за Ульяновым ни одного случая, когда бы он словом или делом вызвал в начальствующих и преподавателях гимназии непохвальное о себе мнение».

«Неужели, — спросил его однажды двоюродный брат, — с тобой никогда не бывало, что ты урока не приготовил?» «Никогда не бывало и не будет!» — отрезал Владимир. «Брат всегда делал хорошо все, за что бы он ни брался, — рассказывала Мария Ульянова, — кроме того, он очень рано научился владеть собой. А между тем от природы он был вспыльчивым, и нужно было немало воли, чтобы сдерживать себя». Однажды он заметил, что младшая сестра Мария сшивает тетрадку черными нитками, и возмутился: «Как? Белую тетрадку черными нитками? Нельзя!»

«И тут же заставил меня переделать. Вот такая точность была у него во всем».

В июне 1887 года Владимир закончил гимназию с золотой медалью. По всем предметам, в том числе по Закону Божьему, в его аттестате значилось «пять», только по логике «четыре».

Ульянов умудрялся увлекаться даже такими школьными уроками, которые все остальные гимназисты считали нестерпимо скучными. Позднее он как-то признался своей жене Надежде Крупской:

— Одно время я очень увлекался латынью.

— Латынью? — изумилась она.

— Да, только мешать стало другим занятиям, бросил.

Следы этого увлечения Владимира Ульянова видны в его статьях. Они пересыпаны десятками латинских словечек, а также язвительных латинских поговорок. Например: О, sancta simplicitas!.. Risum teneatis, amici!.. Mea culpa, mea maxima culpa!.. Oleum et operam perdidisti, amice!.. Aut — aut. Tertium non datur (О святая простота!.. Удержите смех, друзья!.. Моя вина, моя величайшая вина!.. Друг мой, ты напрасно теряешь время и труд!.. Или — или. Третьего не дано).

Увлечение иностранными языками Владимир Ильич сохранил на всю жизнь. Хотя уже после революции скромно сказал одному иностранному гостю: «Можем говорить на немецком, французском или английском. Мне все равно, ибо я одинаково плохо владею любым из них».

Один раз он прочитал интересовавшую его книгу по-голландски, хотя не знал на этом языке ни слова: каждое слово терпеливо переводил со словарем. «Он свободно читал и говорил по-немецки, французски, английски, читал по-итальянски, — рассказывал Лев Троцкий. — В последние годы своей жизни, заваленный работой, он на заседаниях Политбюро потихоньку штудировал чешскую грамматику… мы его на этом иногда «ловили», и он не без смущения смеялся и оправдывался…»

«Над рекой, бывало, стелется песня…» Вся юность Владимира Ульянова прошла вблизи Волги. И многое для него было связано с этой рекой, хотя своими чувствами он делился крайне неохотно. Однажды его товарищ Николай Вольский попытался разговорить его на эту тему, но Ленин промолчал и только пожал плечами. Тогда, чтобы выйти из положения, Вольский стал расхваливать другую реку — Каму. «Ленин, внимательно выслушав меня, сказал, что Кама — действительно «красавица»… О Волге — ни слова! Он явно не хотел о ней говорить».

Но в разговоре с другим собеседником Владимир Ильич сам заговорил о Волге: «Вы на Волге бывали? Знаете Волгу? Плохо знаете? Широка! Необъятная ширь… Так широка… Мы в детстве с Сашей, с братом, уезжали на лодке далеко, очень далеко уезжали… И над рекой, бывало, стелется неизвестно откуда песня… И песни же у нас в России!..»

«А мало я знаю Россию, — вздохнул он как-то. — Симбирск, Казань, Петербург, ссылка и — почти все!»

«Не выйдет из брата революционера». Мария Ульянова рассказывала: «Александр был старше Владимира Ильича года на четыре. Владимир Ильич обыкновенно все делал «как Саша», как он говорил. Бывало, кашу подадут на стол, его первого нарочно спрашивают: «Володя, как кашу хочешь: с молоком или с маслом?» Он всегда отвечал: «Как Саша»… Владимир Ильич… во всем следовал его примеру, читал те книги, которые хвалил ему Александр, и пр.». Анна Ульянова-Елизарова: «Помню, за столом как-то мама спросила по какому-то поводу Володю, что он думает об этом. Володя, недолго думая, быстро ответил: «Что я думаю? Да то же, что и Саша!» Раздался общий смех, потому что Саша еще не успел высказать своего мнения — Володю спросили первым».

«Владимир Ильич очень любил брата, — писала Н. Крупская. — У них было много общих вкусов, у обоих была потребность долго оставаться одному, чтобы можно было сосредоточиться… У мальчиков была излюбленная фраза: «Осчастливьте своим отсутствием». Оба брата умели упорно работать…» (В сочинениях Ленина приведенная Крупской фраза встречается в ином варианте: «Осчастливьте своим неприсутствием!»)