Андре Моруа - Роберт и Элизабет Браунинг

Элиза Флауэр, девушка смелая, согласилась жить в гражданском браке с пастором Фоксом, который ради нее оставил законную супругу. А от Браунинга Элиза отдалилась весьма скоро, так как он, на ее взгляд, был слишком поглощен своим искусством и на возлюбленную внимания у него явно не хватило бы. Правда, Браунинг не мог обходиться без вдохновительницы, однако дружеские отношения с женщиной он поддерживал только при условии соблюдения сексуального нейтралитета. Когда ему исполнилось двадцать четыре года, тайной музой его стала тридцатишестилетняя мисс Фанни Хауорт, некрасивая, но с честным и умным лицом. Ее несомненным достоинством было то, что она хвалила — и даже поняла — поэмы, которые всеми были признаны невразумительными, и с ней у Браунинга наладилась дружеская, доверительная переписка. К несчастью, восхищалась она не всегда тем, чем следует, и поэт прочитал ей жестокую отповедь. Иными словами, ему опять не удалось найти ту, что могла бы вести его за собой, руководить им; в итоге он стал склоняться к мысли, что женщин вообще любить невозможно.

Чтобы завершить новую поэму “Сорделло”, действие которой происходило в Италии, он некоторое время путешествовал по этой стране. Работой своей он остался недоволен. И настойчивей, чем прежде, принялся искать возвышенное существо, которое могло бы руководить его духовной жизнью подобно тому, как мать руководила материальной сферой или как луна — движением океанских вод. И вот, уже по возвращении в Лондон, ему попались на глаза два томика в зеленом переплете — “Стихотворения” Элизабет Барретт. По словам книготорговца, книги вышли в свет, пока Браунинг путешествовал, и имели большой успех. Он прочел стихи и был потрясен. Они дышали тем возвышенным интеллектом, о котором Роберт мечтал, их отличали необычная и новая музыка, а также смелость мысли — явные признаки зрелости. Робертом завладело непреодолимое желание познакомиться с талантливой женщиной.

Элизабет Барретт родилась в 1806 году; отец ее был владельцем больших плантаций на острове Ямайка, разбогатевшим на продаже сахара и рома. У Эдуарда Моултона Барретта было двенадцать детей. Он слыл человеком набожным и эгоистичным и считал, что лучше потерять жену, чем погубить свою душу. Жена умерла в 1828 году, душа его, видимо, погибла гораздо раньше, но мистер Барретт этого не заметил. Он хотел жить, как библейский патриарх, и не сомневался, что это ему удается. После смерти миссис Барретт с ним остались три дочери и восемь сыновей (малышка Мэри умерла в младенчестве), при этом двое последних — за отсутствием у родителей воображения — были крещены Септимусом и Октавиусом. Мистер Барретт воспитывал свое многочисленное потомство в деревне, в красивом имении “Хоуп Энд”.

Домашние называли Элизабет просто Ба. Девочка отличалась необузданным и властным характером, у нее случались приступы гнева, приводившие служанок в ужас. Когда старший из братьев, Эдуард, вдруг заявил свои права на лидерство, она принялась горько сетовать, что не родилась мальчишкой. Зависть пробудила в ней решимость ни в чем не уступать брату. Он учит латынь и греческий? Ей это тоже по силам, а как только она подрастет и будет свободна, наденет мужской костюм и пойдет в пажи к лорду Байрону.

“В двенадцать лет отрадой моей была метафизика, — писала Элизабет впоследствии. — По прочтении одной страницы из Локка разум мой не только обогащался, но и начинал пылать восторгом”. Она все чаще прибегала к менторскому тону, правда в разговоре обнаруживала незаурядный ум. С равным удовольствием и ловкостью она скакала на пони и переводила Феокрита. “Ей надо было родиться мальчишкой” — слова эти звучали справедливо во всех смыслах.

Когда Эдуарду исполнилось тринадцать и он отправился в школу, она испытала настоящее горе. Чувство соперничества сменилось ревнивой нежностью к обожаемому брату — товарищу по учебе и мечтам. Характер у Ба оставался властным, но сама она считала, что сумела обуздать свой нрав. На самом деле в ней вызревала тайная горечь, и чувство это облекалось все в более и более странные формы.

Началось все с головных болей, а также невыносимых болей в разных частях тела, таких сильных, что нередко она не могла встать с постели. Встревоженный отец приглашал врачей, но им не удавалось распознать болезнь. Отчаявшись найти причину, они пришли к соглашению и единодушно поставили диагноз — “поражение спинного мозга”, хотя сами не очень-то в него верили. На самом деле они полагали, что болезнь была душевного свойства, и, видимо, не ошибались. Положение больной давало мисс Барретт весьма удобный повод избавиться от всех домашних обязанностей. Ей открылись преимущества слабости. Тем временем Эдуард покинул школу. Брат и сестра были счастливы, вновь обретя друг друга. От былого соперничества не осталось и следа. Мисс Барретт считала Эдуарда совершенством и восхищалась им. Больше мы ничего сказать не можем.

С четырехлетнего возраста Элизабет сочиняла стихи. Отец поощрял ее увлечение, и впоследствии, в первом издании своих стихотворений, она посвятила ему такие строки: “Вы делили со мной каждодневно горечь и сладость, смягчая одну и облагораживая другую, и теперь можете принять эти стихотворения — зарисовки тех недолгих лет жизни, которую Вы мне не только дали, но защищали и поддерживали”. Из чего видно, что в ту пору она любила мистера Барретта. Благодаря ему Ба получила хорошее образование, к которому так стремилась. Уроки греческого ей давал друг отца слепой священник Хью Стюарт Бойд; он научил ее понимать и наслаждаться самыми благородными образцами поэзии.

В 1821 году у нее случилось небольшое кровохарканье. Врач заподозрил туберкулез. Отец послал ее в Торки, к морю, и велел Эдуарду сопровождать сестру. Когда же мистер Барретт решил, что сыну пора возвращаться домой, Элизабет всеми силами воспротивилась этому, и отец уступил. Несколько дней спустя Эдуард утонул, катаясь на лодке под парусом в бухте совсем недалеко от дома, где жила сестра. Она, конечно, сочла себя виновной в гибели брата, которого любила больше всего на свете, и надолго погрузилась в полубезумное состояние. Ей казалось, что в шуме волн она слышит жалобные крики. В течение трех месяцев она не могла даже плакать и неподвижная, словно одеревеневшая, лежала в постели. Мало-помалу с помощью морфия ее вернули к нормальной жизни, но душевный покой не вернулся к ней никогда. “Неизлечимые горести, — писала она позднее, — порождают новые наши прегрешения”. В этих неясных словах угадывалась мучительная тайна.

Оправившись от потрясения, она осталась грустной и нелюдимой и предпочла сделаться затворницей. Мистер Барретт снял в Лондоне удобный, но мрачный дом по адресу Уимпол-стрит, 50, став там абсолютным и полновластным хозяином. Его не тревожило то, что старшая дочь считала себя умирающей, проводила все время в постели, принимала только старых друзей — вроде Бойда, своего учителя греческого. После смерти жены деспот отец привязался к Элизабет и сделал ее пленницей своей привязанности. Вечерами он входил к ней в спальню и молился о ее здоровье. Недуги обожаемых пленников — предел желаний таких вот сентиментальных тюремщиков.