Елена Якобсон - Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка

Людмила Оболенская-Флам

Посвящается Натали, называющей себя Наташей, и Денису

Воскресный обед подходил к концу. Мои новые знакомые — несколько приятных интеллигентных женщин, все моложе меня. Происходило это больше чем за год до знаменательных событий лета 1991 года. Разговор был оживленным, мы касались многих тем, делились мнениями и жизненным опытом. Я заметила, что собеседницы проявляют ко мне особый интерес, и услышала, как одна сказала соседке: «Эта женщина так много пережила...», и ответную реплику: «Как это ей удалось?»

Я была поражена. Как мне удалось преодолеть все трудности? Я никогда не задумывалась об этом, я просто справлялась с различными обстоятельствами по мере их возникновения. И тут вторая женщина обратилась ко мне со странным вопросом: «Миссис Якобсон, кому принадлежат права на вашу жизнь?»

«Моя дорогая, — улыбнулась я, — моя жизнь находится в Божьих руках, и это меня вполне устраивает».

Женщина поспешила объяснить: она хотела лишь сказать, что история моей жизни ее чрезвычайно заинтересовала и ей бы очень хотелось узнать ее побольше. «Я умею слушать, — добавила она. — Вы бы могли рассказывать о вашей жизни, а я бы записала это на магнитофон».

Я задумалась. В то время я уже была на пенсии, хотя по-прежнему деятельно участвовала в двусторонних культурных связях между США и СССР. Дети мои были заняты собственной жизнью. Жизнь этой молодой женщины и других, присутствовавших на обеде, была в самом разгаре — карьеры, браки (или разводы), безусловно — неуверенность в будущем, все то, что я уже оставила позади. Я подумала: «А почему бы и нет?» — и приняла ее предложение. И так в течение следующего года эта молодая женщина каждый вторник, по вечерам проводила у меня по несколько часов и слушала мою историю. Позже я узнала, что в это время ее брак дал трещину; она, вероятно, рада была возможности перенестись в другие времена и страны. Мы подружились. Было записано двадцать шесть кассет, подруга моя благополучно развелась, а я встала перед фактом, что ни мои дети, ни внуки никогда не найдут времени сесть и прослушать все эти кассеты. Отдавать их в чужие руки не хотелось. И стало ясно — я сама должна превратить эту устную историю в рукопись.

Работа над «моей историей» оказалась увлекательным занятием, открывшим мне глаза на многое. До тех пор я никогда не думала о том, насколько тесно мое прошлое связано с моим настоящим и насколько оно определяет мое будущее. Я надеюсь, что эти личные записи окажутся интересными и нужными читателям так же, как и моей молодой подруге, с которой я встречаюсь до сих пор и которой я очень благодарна.

. Большую часть своей взрослой жизни я считала себя жертвой истории. Водоворот событий поглотил мою родную Россию; революция 1917 года и большевистский переворот пошатнули тот привычный мир привилегированного образа жизни и хороших манер, мир, в котором я родилась накануне Первой мировой войны. Последовавшая гражданская война и жестокое преследование и уничтожение большевиками многих тысяч людей, объявленных ими «врагами народа», уничтожили этот мир безвозвратно. Я была еще ребенком, когда в начале 1920-х годов моя семья добралась до Китая, где мы столкнулись с новыми опасностями и трудностями. И только в 1938-м, молодой женщиной, я приехала в Америку и начала новую жизнь.

К тому времени на моей бывшей родине многие из палачей уже сами получили кличку «врагов народа», подвергались арестам и казням. Но беспощадное уничтожение многих миллионов людей продолжалось. Лишь в начале 1990-х годов «красное колесо» истории наконец-то было остановлено, российский флаг опять развевался на Красной площади. Статуя Феликса Дзержинского беспомощно болталась в воздухе перед зданием КГБ на веревке, накинутой новой революцией, и было еще неизвестно, куда эта революция повернет.

Когда «железного Феликса» снимали с пьедестала, вокруг стояли тысячи людей и кричали: «Долой коммунизм!» В августе 1991 года провалилась попытка «старой гвардии» устроить государственный переворот.

За этими и многими другими событиями я следила с замиранием сердца, смотрела на возбужденные толпы людей, молодых и старых, таких гордых своим участием в разгорающейся революции, полных надежд на создание своими силами нового, лучшего общества; потом наблюдала столкновение этих надежд с реальностью при Борисе Ельцине и нелегкие попытки построить работающую капиталистическую экономику. Казалось, что мы вернулись в тревожные предреволюционные годы, смутное время моего рождения...

Я радуюсь освобождению от прежнего сурового режима, разделяю нарастающие надежды этих трудных времен, но сердце мое преисполнено гнева и печали при мысли о всех страданиях, которые претерпели сегодняшние российские граждане и те многие, кто не дожил до этих событий. Мне же удалось спастись, я попала в другой мир. Я больше не принадлежу ни к старой России, родине моих предков, ни к новой, которая на моих глазах превращается во что-то совсем другое.

Никогда я не отказывалась от своих «корней», не отворачивалась от своего культурного наследия. Наоборот. Результатом моей любви к родному языку и его изучения стали тридцать два года преподавания в университете, создание пяти учебников, и мой голос был одним из первых русских голосов в эфире радиостанции «Голос Америки», где я работала диктором-журналистом. Я продолжаю ходить в русскую православную церковь, высоко ценю и поддерживаю русское искусство и литературу. Однако, пережив войны, революции и общественные перевороты и наблюдая за сегодняшними поворотами колеса истории, я считаю, что от русской катастрофы я не столько пострадала, сколько выиграла. В той старой России меня бы подобающе воспитали и образовали для устоявшегося стиля жизни русского дворянства. Исторические события разрушили привычные устои и предоставили мне возможность стать кем-то другим — самой собой.

Родилась я в Санкт-Петербурге 21 мая 1913 года, накануне Первой мировой войны. Моего отца, врача Александра Жемчужного, правительство направило в деревню для борьбы с эпидемией холеры. Моя мама, Зинаида (урожденная Волкова), молодая и неопытная, осталась одна. Я была первым и довольно долго единственным ее ребенком. Вскоре она отвезла меня в имение своей бабушки Волковой под Воронежем. Мама осталась сиротой в десять лет, и единственным ее домом было это имение. По обычаю женщин ее круга, мама оставила меня на попечение няни и вернулась в Петербург.

Моя няня Аграфена была крестьянкой одной из принадлежащих Волковым деревень. У нее только что умер ребенок, мужа, кажется, не было, и семья ее с радостью отдала Аграфену служить в барский дом. В деревне считалось почетным попасть в помещичий дом на должность ответственную и доверенную.