Павел Яковенко - Харами

Я приоткрыл дверь, и крикнул в сумрак казармы, вдали от электрического освещения, разгонявшего тьму у входа:

— Андрей Иванов! Зайди к прапорщику!

Что-то бесформенное зашевелилось в пустой казарме на самой дальней из кроватей, заскрипело пружинами, и молча начало приближаться ко мне. Я вздрогнул. Но из тьмы показался обычный человек, а не ужасное нечто. И по толщине белоснежного подворотничка, по сапогам с ремешочками, по сытой и спокойной физиономии, по ленивым движениям, мне подумалось: а кто же все-таки более главный хозяйственник в батарее — прапорщик? Сержант Иванов? или отсутствующий уже три месяца в своем безразмерном отпуске командир батареи Шмаков?

— Выпьем за победу, Паша! — послышалось мне со спины.

Я оглянулся. Ахмед силился налить себе в стакан остатки бутылки, и мне стало жутко, что он может пролить драгоценную влагу. Я бросился к нему, осторожно подхватил емкость, аккуратно разлил водку по посуде, и еще раз «вздрогнул». Ахмед запил огненную жидкость мягким пивом и начал заваливаться на пол. Мне удалось мгновенно остановить это движение, но все повисло на волоске: прапорщик определенно не мог сказать «мяу», и уж тем более объяснить Иванову, зачем он его сюда вызвал. Я принялся трясти прапорщика: на мгновение он пришел в себя, увидел в дверях сержанта, показал на меня пальцем и проскрипел:

— Выдай!..

И все. И опал на стол, захрапев со свистом — милый, бесконечно дорогой мой прапорщик. Я поцеловал его в темечко, и поднял взгляд на Иванова. Тот лениво, стервец, жевал жвачку, и не торопясь, спросил:

— Чего выдать-то, а?

— Я тебе покажу. Ты все в документики запишешь, как полагается, я потом за все отчитаюсь… Сам видишь — уснул человек, устал.

— Вижу, не слепой…Пойдемте.

Уже бодрый, я проследовал за хранителем в каптерку, смотрел пристально, как тот неторопливо открывал замки и запоры, и, едва сдерживая себя, чинно зашел вовнутрь. Увиденное меня потрясло.

— Что это, Иванов? Где все!?

— Товарищ лейтенант! — усмехнулся он. — Наши бойцы в первом батальоне тренируются, типа формируются, типа или как, не знаю, все более — менее приличное разобрали. Это осталось то, что никому не подошло.

Я молчал и стоял столбом. Иванову это быстро надоело, и он спросил, буду ли я что-нибудь брать, или можно закрывать помещение, а то скоро весь личный состав вернется с подготовки на ночлег, и ему много работы будет. Не отвечая, я начал перебирать останки бронежилетов на полу, щупать их и пристально рассматривать. Мне удалось найти внешне приличный броник, правда, без пластин. Но в других брониках по одной — две пластины попадались. Тогда я приказал сержанту заполнять накладную, а сам принялся вытаскивать пластины из других бронежилетов и начинять ими выбранный. Покончив с этим делом, я отобрал относительно целую каску, без камуфляжного покрытия, ну и черт с ним — не в разведку же мне идти; более — менее нормальный котелок; вещмешок с дырками, но такими, которые я рассчитывал зашить сам; проверил записи сержанта в накладных, расписался и откланялся. И во время: гремя унылыми фальцетами, бодрыми дискантами и хриплыми басами, личный состав, измученный невиданными доселе ежедневными тренировками, направлялся на заслуженный отдых.

«Чем они там, в первом батальоне, занимаются?» — подумал я. — «Надеюсь, не строевой подготовкой»?

Хозяйке гордо заявил, что отправляюсь на фронт, милостиво разрешил пользоваться моим телевизором, попросил беречь мои вещи и добрую память обо мне, а потом до полночи зашивал вещмешок, отмывал котелок, и пытался вывести странные пятна на бронежилете. Не сумев вывести ни одно, я плюнул на них, и пошел спать, позаимствовав у спящей бабули ее будильник. Его-то гнусный гул я оторвал меня от чудесного, но, к сожалению, слишком короткого сна.

Я бодро зашагал к расположению первого батальона ровно в одиннадцать часов. Без пятнадцати одиннадцать у меня возникла проблема, как расположить поудобнее на себе бушлат. Кто-то умный сказал как-то, что на этом перевале даже летом, когда внизу несусветная жара, может быть ужасно холодно. Я запомнил эту вскользь брошенную фразу, и теперь никак не мог совместить бушлат и вещмешок в «одном флаконе». Я пробовал пришпандорить его лямками вещмешка, которые предназначались для крепления ОЗК — не вышло: мой бушлат был слишком толст для этой цели. Надевать его на себя мне совершенно не светило: мало того, что я мог вызвать истерический хохот всей встреченной мною на пути городской молодежи, так я мог еще и спариться просто-напросто. В конце — концов, пришлось взять бушлат под мышку, и отправляться в путь как презренному мешочнику, обвешанному тюками со всех сторон (ну, если, конечно, принять за тюк набитую планшетку, болтавшуюся у меня с левого бока).

Я шел по узким каменистым улочкам вниз, и мои звонкие подковы на берцах выбивали равномерную дробь. Прохожие иногда оглядывались на одиноко путника, но тут же забывали о моем существовании, как только я исчезал у них из виду. Я же перекидывал бушлат из руки в руку, и уже стал думать, что хорошо бы побыстрее бы дойти до места назначения бы, и свалить все свое барахло где-нибудь в укромном месте. И, кстати, увидеть свое старое новое начальство.

Нижнее КПП тошнотворного грязно-желтого цвета, куда я наконец добрался, не производило впечатление разворошенного муравейника, как мне воображалось. Отнюдь. Движения через вертушку было даже меньше, чем обычно. Молнией промелькнул испуг — вдруг я опоздал, и все уже уехали, а меня ищет кто-то ужасный, дабы схватить и препроводить куда следует, как подлого дезертира и предателя? На слегка дрожащих коленях я подобием полугалопа добрался до казармы минометчиков первого батальона, и поскакал как козлик наверх, на второй этаж, в канцелярию. Казарма была пуста, только дневальные из молодых таращили на меня глаза, не зная, что им делать со мной: все звездочки я спорол с погон еще дома — вдруг забуду сделать это потом — а мало ли что? И вот, во избежание…

Я толкнул дверь в канцелярию, и перевел дух, увидев за столом Швецова командира первой минометной батареи. Не поднимая головы, он дружелюбно сказал:

— Ты точен, как Биг — Бен.

Я непроизвольно взглянул на часы и сам поразился: было ровно двенадцать — минута в минуту. Что это — совпадение? Или доброе предзнаменование перед началом долгого и трудного пути в неизвестность? Швецов, все так же не отрывая глаз от важных бумаг, в которых он ожесточенно копался, предложил:

— Посиди, отдохни. Сейчас подойдет твой друг — Вася Рац. Он будет у меня СОБом, а ты будешь командиром взвода управления.

— А кто еще поедет с нами?