А. Махов - Микеланджело

Микеланджело польстила честь быть изображённым на медали, но он не мог взять в толк, почему пастырь с посохом слепой. Ведь он ясно видел подсказанный ему свыше путь к искуплению и ревностно ему следовал. Однако от высказывания своего недоумения Пию IV воздержался.

— Видишь, — сказал папа, — как высоко оценил твои деяния миланский коллега, придворный медальер покойного Карла V? Так что постарайся исполнить наш заказ.

Он без труда уговорил Микеланджело взяться за возведение ворот Порта Пия в городской стене, существующей со времён Марка Аврелия. Новая стройка была неподалёку от возводимой базилики Санта Мария дельи Анджели, и Микеланджело внял просьбе папы.

Эта работа престарелого Микеланджело производит странное впечатление своей не свойственной ему ранее декоративностью, нарочитой игрой светотеневых эффектов и контрастов. Сама арка ворот украшена богатым орнаментом, боковыми каннелированными пилястрами, лишёнными капителей, и волютами наподобие раковин улиток. Здесь полный отход и забвение традиций классической архитектуры, когда всё подчинено какому-то закону, известному лишь самому мастеру, который всегда был сам себе законом. Чувствуется, что в проекте заключена некая неразгаданная тайна. Эти ворота ведут по прямой и широкой улице Номентана с её вековыми платанами в едва различимое далёкое будущее, словно предвосхищая дальнейшее развитие архитектуры на ближайшее столетие.106

Страдая от бессонницы, Микеланджело по ночам работал над изваянием, так и оставшимся незавершённым. После разбитой им в порыве нервного срыва «Пьета» он высекал из мраморной глыбы новое Снятие с креста, или «Пьета Палестрина» высотой 2,53 метра (Флоренция, Академия).

Здесь мы видим ту же пирамидальную композицию, вершиной которой является теперь голова Богоматери, прижимающей к себе правой рукой снятое с креста безжизненное тело Христа. Справа тело с трудом удерживает Магдалина, устремившая взор в сторону, словно прося мир о помощи и сострадании. Микеланджело применил излюбленный им метод контрапоста, когда головы Богоматери и Христа обращены в одну сторону, а согнутые колени мёртвого тела и голова Магдалины повёрнуты в противоположном направлении, что придаёт изваянию пластическую напряжённость.

После смерти автора незаконченная скульптура была найдена в заставленном блоками мрамора дальнем углу мастерской на Macel dei Corvi. Вскоре она попала в городок Палестрина под Римом, родовое поместье семейства Колонна, что и дало название самой скульптуре. В 1623 году при папе Урбане VIII поместье перешло в собственность семейства Барберини. В инвентарном списке передаваемого имущества новым владельцам среди прочих ценностей значилась «Пьета», но без упоминания имени автора. Долгое время изваяние считалось анонимным или приписывалось одному из учеников Микеланджело. Такого мнения придерживались некоторые известные искусствоведы, включая Толнея. Но истина была установлена, и отныне «Пьета Палестрина» благодаря исследованиям многих учёных (здесь своё веское слово высказали наши искусствоведы Алпатов, Лазарев и другие) безоговорочно считается работой самого Микеланджело, хотя у всезнающего Вазари о ней даже нет упоминания.

Через испанского посла Микеланджело была передана просьба короля Филиппа II соорудить в Эскориале надгробие покойному отцу, Карлу V. Он вынужден был ответить вежливым отказом, сославшись на возраст и недомогание. Так случилось, что его отказ совпал с неожиданным обострением отношений между Испанией и Ватиканом. Недовольный дружбой папы с ненавистной Францией, мстительный Филипп ради устрашения направил палача нидерландского народа герцога Альбу в поход на Рим. Рассказы о зверствах испанцев в недоброй памяти «римском мешке» живо вспомнились Микеланджело, и он, бросив всё, в ужасе бежит в горы. Из письма племяннику известно, что поначалу он намеревался направиться в Лорето, куда его усиленно приглашал один из местных магнатов, но по дороге, выбившись из сил, остановился в одном монастыре под Сполето.

Монахи-францисканцы приняли старого мастера почти как святого, окружив его заботой и вниманием. Недели две, проведённые в лесном массиве в горах, благотворно на него подействовали. Страхи улеглись, и это было последнее проявление паники, подавлявшей волю и затмевавшей разум.

Всё обошлось без эксцессов. Довольный и умиротворённый он вернулся в Рим, где его заждалась давно начатая работа над узкой глыбой мрамора, поставленной стоймя, из которой он высекал последнюю свою скульптуру, «Пьета Ронданини» (Милан, музей замка Сфорца). Это самое трагическое его творение. Работая над неподатливой глыбой, он мысленно прощался с жизнью и с идеалами Возрождения, в которые свято верил, считая, что человек, преисполненный беспредельной творческой силы и присущей ему колоссальной созидательной энергии, способен посредством искусства стать равным Богу. Но теперь с каждым ударом молотка по долоту, отсекающему от глыбы лишние пласты, всё это представлялось ему сплошным заблуждением.

В отличие от предыдущей «Пьета Палестрина», где Магдалина обращает взор к людям, здесь налицо уже полная отрешённость от мира. В работе над последней «Пьета» его не покидали сомнения, и он обращался за помощью к Богу:

В двух одиноких фигурах, затерянных в бесконечной Вселенной с её первозданной тишиной (Silentium), Микеланджело выразил своё безмерное отчаяние. Тело мёртвого Христа сливается с фигурой Богоматери, чья скорбь безмолвна. Рядом торчит часть незаконченной руки с проступившей мышцей. Но Микеланджело настолько обессилел, отсекая лишние пласты, что вынужден был отказаться от дальнейшей борьбы с упрямой неподатливой материей.

Обе слившиеся фигуры неустойчивы и охвачены развёрнутым по параболе движением, а их тела обрели неестественно вытянутые пропорции; они почти бесплотны и хрупки. Создаётся впечатление, что пластическая масса фигур испарилась, а духовному началу здесь ничто более не противостоит, и оно одерживает верх над земным, материальным.

Поскольку материя почти растворилась, то трудно назвать этот художественный образ скульптурой в подлинном понимании слова. Это скорее метафизический образ духа, выражающий неизбывную трагедию одиночества, которую испытывал сам Микеланджело. Если бы не было пьедестала, то казалось бы, что обе бесплотные фигуры, как призраки, парят в воздухе, а перед ними старый немощный мастер в ожидании встречи с ними в потустороннем мире.