Майя Улановская - История одной семьи

151

Обычное бахвальство своим здоровьем — и в самом деле, довольно приличным — с целью унять самоотверженные порывы близких.

В тюрьме на Лубянке.

Упоминающийся неоднократно в письмах его лагерный приятель (иногда под инициалами В.П.), живший после освобождения под Москвой, в Клину, отчего и отец туда стремился — Владимир Павлович Эфроимсон (1908–1989) — выдающийся учёный-генетик, противник Т.Д.Лысенко, подвергался репрессиям в 1932–1935 и 1949–1955 гг. Добрые отношения В.П. с нашей семьёй продолжались и в последующие годы.

Следователи в Лефортове.

Я понемногу писала в письмах отцу о нашем деле.

В Америке.

Этими якобы тургеневскими строчками отец пытается меня подбодрить.

Мы надеялись, что наши приговорённые к смерти однодельцы живы, и искали их в разных лагерях.

М.П. Якубович, часто появляется в письмах отца. См. о нём в тексте Эпилога к воспоминаниям.

Я послала отцу свои стихи.

Подробно о беседах «со стариком» (М.П.Якубовичем) об истории Киевской Руси см. в письмах отца маме от 17.7 и 14.8.55.

Израиль Клейнер — см. Пролог к воспоминаниям. Подробнее о его вдове — в письмах маме.

Помнится, что деньги отцу прислала «инкогнито» я, узнав, что собранная на поездку ко мне сумма украдена. С этой целью я продала вольнонаёмному технику на Кирпичном заводе нарядное одеяло из цигейки, взятое из дому при аресте, а себе потом справила более тёплое, ватное.

Я написала отцу подробное письмо о нашем деле, о следствии и о суде под видом жалобы в «инстанции».

Т.е., указал номер почтового ящика, из чего было ясно, что дочка находится в лагере.

Речь идёт о конфликте с «партийными дамами» («наш брат», из Москвы) на тему об участии «в общественной жизни лагеря», возникшей одновременно с отменой спецлагерей и общей либерализацией лагерной системы.

Т.е., цензора.

А я, между прочим, с детства помню, что были — и медаль «За победу над Германией», которую, как известно, выдали всем участникам войны, и вторую — с упоминанием советского Заполярья.

Не помню, о какой цитате речь, но уж наверное, это: «Уведи меня в стан погибающих…»

Отец, по моей просьбе, пытался повлиять на дочь, отказавшуюся от матери, с которой мы вместе были в лагере (описано в тексте моих воспоминаний).

«Старик», «приятель-историк» М.П.Якубович, пережил отца на 10 лет и умер на 90-м году жизни в том же Тихоновском доме инвалидов, не дождавшись реабилитации по своему делу («Союзное бюро меньшевиков», 1931).

Указ от 17 сентября об амнистии за преступления, совершённые во время войны.

По словам моей подруги Нюси, И.Франко сказал, что Шевченко был бы ещё более велик, если не написал бы «Гайдамаков».

Где до ареста работал отец.

Дата вынесения приговора по нашему делу. Учитывая суровость приговора, я не рассчитывала на освобождение в связи с пересмотром дела.

Тюремное заключение за отказ от работы.

Старый гарибальдиец упрекал слепого племянника в том, что тот эгоистически сосредоточен на своём несчастье.

Т.е., этот вопрос его интересовал как анархиста.

Речь идёт о пересмотре дела самой Лауры.

М.Я.Макотинский, врач-психиатр, до революции — эсер-максималист, позже — большевик и активный участник Гражданской войны. Репрессировался с 20-х гг. как троцкист. Реабилитирован после 1956, но восстановиться в партии не пожелал. Умер в начале 60-х гг.

В.М.Макотинская. Как и её отец, обвинялась в троцкизме.

«Не в идее, мой господин, дело, а в самой [пролитой за неё] крови — в благородном, как ты выразился, пурпуре».

Я рассказала отцу о деньгах, украденных сотрудниками МГБ, производившими обыск у нас дома после его ареста.

То есть, по приговору у отца была конфискация имущества.

Переданные мною отцу после приговора вещи.

В его мемуарной книге «История моего современника».

Прогнозы М.Я.Макотинского не оправдались: К.М.Табакмахер, о котором идёт речь, продолжал удивлять всех своим блестящим интеллектом до самой своей смерти в конце 60-х годов. Как и Макотинский, отказался восстановиться в партии.

Отец опасался, что на переследствии я буду себя неблагоразумно вести, поэтому старался обнадёжить тем, что наши приговорённые к смерти однодельцы живы. Следующее письмо послано мне в Москву, во Внутреннюю тюрьму на Лубянке.

См. о нём в прологе к «Рассказу матери».

Отец доволен, что я «продолжила славные традиции».

Поселиться у тёти Чары пришлось не Ирине, а — на некоторое время — самому отцу после освобождения, несмотря на ужасные, даже по московским меркам, квартирные условия. Вообще, отцовская родня, несмотря на очень слабую связь на протяжении всей жизни, оказалась в это трудное для нас время на высоте.

Мать поражалась, читая Говарда Фаста, что он остаётся коммунистом. Однако, после 20-го сьезда писатель, как известно, из компартии вышел, а в 1957 году рассказал об этом в книге «Голый бог».