Андрей Макаревич - Вначале был звук

А по поводу того, что время до нас донесло, я иногда мучаюсь вопросом — это действительно лучшее из того, что было создано в эту эпоху, или выбор истории был во многом случаен, либо обусловлен обстоятельствами, к искусству отношения не имевшими — случилась война и сгорела библиотека императора? Ну хорошо, мы можем во многом восстановить картину того, что творилось сто лет назад. А тысячу?

В 1913 году в России издавалась масса граммофонных пластинок. Была на них не только музыка — были и анекдоты, юморески, короткие рассказы. Так вот, было издано более ста произведений некоего Дротова, и одно — Чехова.

Кто такой Дротов? Я раскопал — совершенно бездарный юморист, невероятно популярный в те годы.

Так все-таки время выбирает безошибочно?

А ведь и Чехова забудут. Забудут-забудут. Увы.

У наших родителей культовыми писателями были Ильф и Петров. Говорили цитатами из «Стульев» и «Теленка», по ним, как по паролю, узнавали своих. Читают их сейчас? Всплесками — в момент появления очередной неудачной экранизации. А еще был такой хороший писатель Каверин. Вся страна читала. Помните?

Энди Уорхол пятьдесят лет назад произнес: «В двадцать первом веке каждый сможет стать знаменитым». И добавил: «На пятнадцать минут». Как же он угадал, собака!

Никогда еще человечество не пыталось выживать в таком плотном и агрессивном поле информации, им же созданном. Все, что давит на наше сознание и подсознание — радио, телевидение, реклама — появилось совсем недавно, в историческом масштабе, только что. Мы просто генетически не готовы от этого защищаться. Весь этот поток орет нам про новое. «Покупай новое!» — кричит реклама. «Читай сегодняшнее!», «Смотри сегодняшнее!» Читаем, смотрим.

И знаете, что происходит? Наша память становится короче. Может быть, это самозащита мозга. Потому что в каждую его клетку нам молоточками ежедневно вбивают что-то или кого-то, кого там хранить совершенно необязательно. А он и не сохранится — завтра перебьют.

Я сижу и беседую с девушкой лет двадцати трех (с девушками более молодыми я потерял способность вести беседу несколько лет назад — резко и навсегда. По причине отсутствия общих тем. А трендеть ни о чем я так и не научился). Девушка образованная, закончила гуманитарный институт, работает гидом. Разговор заходит о памяти. Случайно — я назвал фамилию Смоктуновского и увидел непонимающие глаза. Я навскидку называю имена: Галич? Тишина. Окуджава? Что-то слышала. Бродский? Трифонов? Катаев? Шкловский? Тишина. Аксенов? Что-то слышала. Бог ты мой.

А ведь память — это любовь. Потому что помним мы тех, кого любим. Нет памяти — нет любви. И когда человечество, проснувшись утром, не сможет вспомнить, что было вчера, наверно, и наступит конец света.

Кстати, память — это не только любовь. Это еще и ненависть. Народом, не помнящим, что с ним творили вчера, очень легко управлять. Ему можно каждый день придумывать новую историю. Только кончается это очень плохо. Помните? Ах, уже не помните?

Еще недавно, создавая какой-нибудь предмет, будь то электробритва или автомобиль, человечество не заботилось сроком его жизни. Просто старались сделать как можно лучше и долговечней — с учетом тогдашних технологий. Сегодня выясняется, что самый лучший в мире студийный микрофон — «Пато-Маркони», изготовленный в конце сороковых годов прошлого века, и студии бьются за них. А их осталось-то целых всего несколько штук.

Вот ведь странно — ракеты полетели в космос, нанотехнологии осваиваем, а лучше микрофона с тех пор никто не сделал. По Кубе и сегодня разъезжают американские машины сборки начала пятидесятых — не какой-нибудь элитной ручной сборки — обычные, с конвейера. Это с их-то кубинским климатом — ливни, влажность, океанская соль! Ничего, ездят.

Сегодня японские (да и не только) конструкторы, создавая новую машину, с точностью до дня рассчитывают срок ее жизни. Надо предельно точно знать, когда она развалится и человек придет в магазин за такой же новой. Однажды у меня была подержанная «Хонда». В день, когда ей исполнилось десять лет, она просто рассыпалась на составные части. Думаю, что разработки эти не афишируются — кому охота знать, что в купленный тобой автомобиль уже заложен день его кончины. А без этого невозможно планировать современное производство, а главное — его расширение. Закон рынка. «Покупай новое!» — кричит реклама. Как помочь человеку купить новое? Сломать старое!

В голову лезет сценарий убойного голливудского триллера. Как мы его назовем? Скажем, «Затмение». Главный герой — красавец в годах, какой-нибудь бывший Брюс Уиллис, в прошлом боец секретного спецподразделения, откуда десять лет назад ушел со скандалом, но пару верных друзей сохранил. Борец за правду, проблемы с женой и детьми. И вот он замечает что-то странное. Скажем, у него умирает мать. Мать, конечно, немолодая, но умирает от пустяковой болячки — от насморка. Врачи разводят руками и прячут глаза. Выведенный из состояния покоя герой оглядывается вокруг и видит, что то тут, то там люди пенсионного возраста отправляются на тот свет без видимых причин. С помощью своего старого боевого товарища, заядлого компьютерщика, он взламывает секретный код Министерства здравоохранения, и выясняет, что всем клиникам и домам престарелых в обязательном порядке рекомендован новый поливитамин, разработанный специально для людей пенсионного возраста. С помощью подруги-журналистки (никакого секса — это только чтобы подчеркнуть скандал с женой!) они выходят на загадочную корпорацию. Называется как-нибудь «Солнце жизни», красивый логотип, гигантский зловещий небоскреб в центре Манхэттена, почему-то все засекречено, внутрь их не пускают. Подруга-журналистка с риском для жизни выясняет, что корпорация плотно связана с секретными службами и правительством, и дело там очень нечисто. Время действовать. Герой зовет двух своих боевых товарищей. Один отказывается идти против своей страны. Другой идет (в бою, естественно, погибает, спасая главного героя). Ночное проникновение в небоскреб через гараж, по трубам вентиляции или через крышу — как вам больше нравится, каратэ, перестрелки, охранники в одинаковых черных комбинезонах красиво падают, друг убит, наш герой легко ранен, и вот наконец он врывается в главный кабинет — верхний этаж, стеклянные стены, панорама Нью-Йорка — и застает там главного негодяя, который под дулом пистолета рассказывает ему, что правительством запущена секретная программа по сокращению количества пенсионеров в стране — толку от них все равно никакого, государственных денег они жрут немерено, а тут еще перенаселение и кризис. Финальная драка на фоне восходящего солнца, главный негодяй вылетает в окно, разбивая собой стекло в рапиде, окровавленный Брюс Уиллис спускается вниз и медленно выходит из здания, освещенный косыми рассветными лучами, навстречу целящимся в него полицейским и толпе журналистов. В кулаке у него зажата флэшка со всеми секретными данными, которую он в последний момент вырвал у негодяя изо рта. Навстречу ему бросается рыдающая жена с детьми. Старики спасены. Музыка, песня, титры.