Игорь Оболенский - Легенды московских кладбищ

Первоначально на могиле Гоголя был установлен солидный бюст писателя, на котором золотом было высечено: «Николаю Васильевичу Гоголю от правительства Советского Союза». Это очень впечатляло, учитывая год смерти Гоголя — 1852 — и упоминание правительства Советского Союза.

Автором бюста был Николай Томский, тот самый, который сделал и памятник, стоящий на Гоголевском бульваре. Первоначально Гоголевский бульвар, как известно, назывался Пречистенским. В 1924 году вся страна праздновала 115 лет со дня рождения Гоголя. Тогда же один из самых живописных бульваров столицы стал именоваться Гоголевским.

Лишь к 200-летию со дня рождения писателя на его могилу вернули голгофу с крестом — именно так исторически выглядело надгробие Гоголя на кладбище Даниловского монастыря.

Создатель памятника «от правительства Советского Союза» Николай ТОМСКИЙ (1900–1984), который также является автором монумента Гоголю на Гоголевском бульваре и бюста Сталину возле Кремлевской стены, сегодня тоже покоится на Новодевичьем.

Неподалеку от могилы Гоголя мы видим замершую в скорби фигуру молодого человека. Это могила одного из самых ярких режиссеров театра — Евгения ВАХТАНГОВА (1883–1922).

Свой легендарный спектакль «Принцесса Турандот» Вахтангов ставил уже смертельно больным. Из-за болей Евгений Багратионович не мог даже встать с дивана, у него был рак желудка. В невыносимых мучениях, гений создал один из самый жизнерадостных спектаклей мирового театрального репертуара.

На могильном камне на этой же аллее выбито несколько имен «Мессерер». Это семейное захоронение известной московской фамилии.

Рахиль МЕССЕРЕР (1902–1993) — популярная в свое время актриса немого кино, которую на афишах и в титрах обозначали, как «Ра Мессерер». Но в историю она вошла, на мой взгляд, прежде всего как сестра великого танцовщика Асафа Мессерера и мать прославленной балерины Майи Плисецкой.

На страницах своей книги «Я, Майя Плисецкая» балерина вспоминает: «Рахиль. Моя мать. Небольшого роста, круглолицая, пропорционально сложенная. С огромными карими глазами, маленьким носом-пуговкой. Черные, вороньего отлива волосы, всегда гладко расчесаны на прямой пробор и замысловатыми змейками заложены на затылке. Ноги прямые, с маленькой стопой, но не балетные. Было в ней что-то от древних персидских миниатюр. Потому, думаю, и приглашали ее сниматься в кино на роли узбекских женщин.

Снималась она в немых чувствительных фильмах недолго, четыре-пять лет, и сыграла с десяток ролей. В титрах фильмов ее величали Ра Мессерер. Жизнь намучила ее предостаточно. Она была и киноактрисой, и телефонисткой, и регистраторшей в поликлинике, и массовиком в самодеятельности. Модницей ее назвать было нельзя. Годами она носила одно и то же платье. Помню ее все летние месяцы в шифоновом голубом одеянии.

Был у нее и “пунктик”. Родственники. Родственники ближние и дальние. Все родственники должны жить дружно, помогать друг другу, танцевать друг с другом и даже, если придется, друг с другом петь. Бацилла эта запала в нее от того же деда, который приходил в неистовое умиление от совместных танцев Асафа и Суламифь. Моего отца, так же как и меня до дня сегодняшнего, эта родственникомания раздражала и раздражает.

А характер у мамы был мягкий и твердый, добрый и упрямый. Когда в тридцать восьмом году ее арестовали и требовали подписать, что муж шпион, изменник, диверсант, преступник, участник заговора против Сталина и прочее, и прочее, — она наотрез отказалась. Случай по тем временам героический. Ей дали восемь лет тюрьмы».

В итоге дочь Майю на воспитание взяла родная тетка, сестра матери, Суламифь Мессерер. Отношения будущей великой танцовщицы и тетки, заменившей ей на время мать, были весьма неоднозначны. Да что пускаться в объяснения, когда об этом написала сама Майя Михайловна:

«Суламифь. Мита сокращенно. Мои отношения с ней самые запутанные. И быть объективной потребуются усилия. Обещаю постараться…

У Миты я жила, когда мать посадили в тюрьму. И совершенно обожала ее. Не меньше, чем мать, иногда, казалось, даже больше. Но она, в расплату за добро, каждый день, каждый день больно унижала меня. И моя любовь мало-помалу стала уходить. Это она заставила меня разлюбить ее. Не сразу это удалось. А когда удалось, то навсегда.

Мита садистски жалила меня попреками. Ты ешь мой хлеб, ты спишь на моей постели, ты носишь мою одежду… Однажды, не вытерпев, совсем как чеховский Ванька Жуков, я написала матери в ссылку в Чимкент письмо. Запечатала его было уже. Мита почувствовала, что “перехватила”, и приласкала меня. Тут же я ей все простила и письмо порвала…»

Здесь же, на первом участке Новодевичьего, находится могила, побывать на которой своим долгом считает каждый. Речь идет о захоронении ЧЕХОВЫХ — Антона Павловича (1860–1904), его жены Ольги Леонардовны (1868–1959) и отца, Павла Егоровича (1825–1898).

Однажды, оказавшись на Сент Женевьев де Буа, знаменитом французском некрополе, где похоронен цвет российской культуры, оказавшийся в вынужденной эмиграции, мне в руки попалась книжечка со словами Бунина. Оказалось, Иван Алексеевич сам любил бродить по аллеям Новодевичьего, и считал, что страсть к прогулкам по кладбищу — это то, что помогает многое понять о жизни. Потом уже я узнал, что между могил Новодевичьего, тогда монастырского кладбища, любил гулять и Чехов. Тем более, что там был похоронен его отец Павел.

Антон Павлович прожил всего 44 года. Памятник на могиле Чехова, выполненный в форме белой часовенки, полностью соответствует росту писателя. Позднее рядом с могилой высадили вишни, в память о великом спектакле «Вишневый сад» по одноименной пьесе Чехова. Теперь захоронения вокруг могилы Чехова так и называют — МХАТовская аллея.

Спустя 55 лет рядом с Чеховым обрела свой последний приют и его вдова, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.

Знаменитый российский искусствовед Виталий Яковлевич Вульф, который занимался биографией Ольги Леонардовны, много рассказывал мне об этой удивительной женщине. В частности, о том, как состоялась премьера пьесы «Вишневый сад». Это случилось 17 января 1904 года, в день рождения Чехова. Ольга Леонардовна, конечно же, играла главную роль, Раневскую. И как говорила сама, это была ее не только любимая, но и родная роль, в которой она прощалась с молодостью. В этом был какой-то символ.