Вячеслав Марченко - Гнет

Я вспомнил, как в конце пятидесятых годов, вырвавшись из колхоза, мои родители приехали в захудалый городок в Казахстане — Гурьев, и мне, после полутора лет обучения в украинской сельской школе, пришлось пойти учиться в школу русскоязычную.

— Что нужно ставить в конце предложения? — спросила меня учительница в первый же день, после того, как я написал под ее диктовку предложение у доски.

— Крапку, — ответил я по-украински.

Что, что?!.. — насмешливо вылупила на меня свои глаза учительница, а класс, взорвавшись хохотом, лишил меня даже возможности соображать. Я лишь растерянно стоял у доски, сквозь слезное марево смотрел на хохочущих ребят, и не мог понять: отчего они смеются?

С этого дня я надолго лишился своего имени и фамилии — я был «Крапкой». После полутора лет отличной учебы в украинской школе, я скатился до двоечника. Меня, даже, как неуспевающего, не приняли в пионеры и я, сгорая от стыда и обиды, скрывал это от своих родителей. Я, уходя в школу, завязывал на шее галстук, а за углом своего дома, снимал его. Это продолжалось до третьего класса, до тех пор, пока меня не приняли в пионеры. Желание ходить в школу и учиться у меня тогда было надолго отбито.

После того случая уже прошло много лет, украинский язык я забыл — русский полюбил, а как это происходило, мне до сих пор вспоминается с грустью в сердце.

А баба Киля, вяло усмехнувшись, ответила:

— Выбирать: в какой школе учиться детям, людям не приходилось — в те годы редко в каком селе, хоть какая-нибудь, школа была, и дети вынуждены были за многие километры в школу ходить… Если, конечно, родители в состоянии были за их учебу заплатить, — тут же с грустью добавила она.

Вновь замолчав, баба Киля какое-то время была погружена в свои невеселые мысли, затем она продолжила:

— Жили мы тогда очень трудно, много работать нам всем приходилось, но и нищей наша семья не была: у нас была своя хата под камышовой крышей, и было в ней две комнаты. Была у нас лошадь и корова, как сейчас помню — мы ее Зорькой звали. Она была нашей главной кормилицей, были у нас еще и свиньи, и гуси, и куры. Жили мы тогда в хорошем месте: на этой же вот центральной улице села, только огород наш в плавни реки Буг выходил.

Детство свое я помню лет с пяти и помню, что хорошего в нем почти ничего не было: трудиться в семье приходилось наравне со всеми. Из игрушек у меня была одна только самодельная кукла, мы с мамой ее из тряпок сделали, и звать ее было Юлей. Долго она у меня была. А хлопцам папа свистульки из дерева делал, и помню я конячку на колесиках — он ее тоже сам смастерил, мы обожали ее.

Питались мы хорошо: были у нас и овощи, и фрукты, и яйца, и молоко, и рыба — ее постоянно хлопцы в реке ловили. Было у нас и масло, но мы его с хлебом не ели: мама ним каши заправляла. В воскресенье мы с ней всегда хлеб в печке пекли, а кукурузная каша — мамалыга, была главным кушаньем в нашем доме. Чай мы пили с сахарином, а конфеты в нашем доме по праздникам появлялись, в основном для меня — папа по одной конфетке даст хлопцам и все,… «остальное, — говорил он, — для Килинки, она у нас девочка и ей конфетки нужнее»… Папа очень любил меня и по-своему жалел… Он был высоким, красивым и очень трудолюбивым. Он любил порядок, и мы, дети, глядя на отца, тоже полюбили порядок. Мама моя тоже была женщиной красивой, с чистым светлым лицом — я в молодости была похожа на нее, а хлопцы похожи на отца: они были чернявыми, красивыми и высокими,… как Федька.

(Деда Федю — младшего брата бабы Кили, я хорошо знал и любил, он действительно, даже уже, будучи пожилым человеком, выглядел статным и симпатичным. Он был очень обаятельным и компанейским старичком).

Потом, — погрузившись в воспоминания, продолжала баба Киля, — до 1915 года, наше маленькое селение Ткачевка превратилось в красивое село с ярким украинским колоритом: собранные в кучку разрисованные хатки с аистами на камышовых крышах, с вишнями, грецкими орехами и яблонями в садочках; с белоснежными мурами вдоль дороги и пахучими кустами сирени … Крепкие кони в красивых упряжках по селу тогда носились… Вечерами парни с девчатами в садочках встречались, и на вечерницах молодежь собиралась — мы там украинские песни пели и влюблялись… Тогда же и я в Ваню Иванцова влюбилась — красивым он был парнем и умным…

Баба Киля какое-то время молчала, погрузившись в приятные воспоминания — на ее лице застыла улыбка.

— А дальше что было, — не в силах вынести долгую паузу, спрашиваю я ее.

— А дальше, — продолжая улыбаться, вновь заговорила баба Киля, — у нас свадьба была,… скромненькая свадьба, но родственников на ней много было, они нам денег на первое время насобирали, а мои папа с мамой мне даже золотые сережки подарили и красивую икону Божьей матери, та, что сейчас у твоей мамки хранится — береги ее, она не простая — я о ней тебе позже расскажу.

Потом мы свою хату строить начали — вот эту,… только она тогда без этой веранды была,… а так все то же: та же камышовая крыша, та же груба в хате. На новоселье нам мои мама с папой подарили свой ткацкий станок, а Ванины родители — молоденькую телочку, мы ее Миланкой назвали.

В 1924 году у нас родилась дочь Аня, а еще через три года — в 1927 году, родилась твоя мама Нина.

— Бабуся, а Вы мне про деда Ваню расскажите: кто он и откуда? — возбужденный бабушкиным рассказом, с любопытством спрашиваю я, при этом нетерпеливым взглядом посмотрев в ее лицо.

Немного помолчав, баба Киля, обращаясь ко мне, вновь заговорила.

— Дед твоего деда Вани родился в семье крепостного крестьянина здесь, в Ткачевке, и, как мне рассказывали, его еще ребенком обменяла на собаку у помещика Чернявского, которому принадлежало тогда это село со всеми крепостными крестьянами, семья Иванцовых. Какое-то время он у них жил в качестве работника, а потом хозяин этого дома женил его на одной из своих дочерей, и он стал носить фамилию Иванцов. Потом у них родился сын, его назвали Климом и он впоследствии женился на женщине из этого же села, по имени Наташа. Вот в этой семье в 1898 году и родился твой дед Ваня, он был вторым ребенком в семье. Всего в семье деда Клима было пятеро сыновей: Григорий, Ваня, Петя, Вася, Коля и две дочери: Маша и Анюта. До революции вся эта большая семья жила здесь — в селе Ткачевка. Дед Клим и его почти все хлопцы тогда работали в каменоломне и смогли себе выстроить каменный дом под черепичной крышей. Жили они не плохо: у них было две лошади, две коровы, были свиньи, гуси и куры…

Потом, в 1914 году, началась первая мировая война. Почти половину мужчин из нашего села мобилизовали в царскую армию: Григория — старшего брата деда Вани, и моего самого старшего брата, что жил тогда в Гребенниках — Родиона, тоже забрали на войну. Лошадей и волов забирали тогда у всех, ну и у нас, конечно,… заодно и все сено у нас тогда подчистую выгребли.