Юрий Шутов - Собчачья прохиндиада

Сам Щелканов в основном занимался лишь наймом себе заместителей и поэтому выказывал умеренно-реформистские устремления. Но уже подобранные им сотрудники во главе с рыжеватым Анатолием Чубайсом1 очень желали реформ, а для того, чтобы не повредить этим реформам, они их не предлагали, изредка попугивая народ только публичными заявлениями об интенсивной подготовке самих предложений. Это было достаточно мудро для их опыта и знаний, а точнее, полного отсутствия того и другого. Тем не менее в их возрасте они, к моему удивлению, понимали, что предложить какие-нибудь реформы, не представляя их последствий, значит навредить самим себе.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Толик Чубайс, в будущем один из главарей правительства «новой» России, позже метко прозванный «ваучером», изнывал от сознания скудности личных сбережений и собственных средств, при этом перманентно теснимый желанием сменить свой старый «Запорожец», ботинки и костюм на что-то более приличное, с первых же дней работы у Щелканова всерьез увлекся созданием приватного малого бизнеса, в частности, одного хитрого коммерческого банка, скромность первоначального оборота которого при возможностях его должности вызывала общие симпатии, убаюкивала конкурентов и пока не очень дискредитировала «демократов» в глазах нищающего населения.

Вообще же, начиная с первых дней прихода «демократов» к власти замышлялись великие дела, но творились невообразимые события.

Щелканов в наследство от старого Исполкома вместе с кабинетами, отделанными в духе "русского барокко" вперемешку со стилем «ампир», получил довольно толковых, а главное, знающих свою область и сферы деятельности заместителей. Оказавшись принудительно делегированным из армии на пенсию, этот военмор, поработавший до избрания его депутатом некоторое время грузчиком, чем и покорил избирателей, с решимостью, свойственной представителям такой известной уличными потасовками профессии, тут же под бурное одобрение поклонников уволил всех замов, сорвав их имена с номенклатурного небосклона дверных табличек. Затем, видимо, чтобы сбить след, он со сноровкой дежурного пожарного перемешал, как домино, сложившееся годами меж руководства неизменное распределение функций, обязанностей и направлений деятельности, после чего при помощи каких-то подозрительных нашептывающих личностей, назвавшихся социологами без определенной дипломом профессии, принялся спешно комплектовать сподвижников в свою команду, одним из первых в которую угодил вышеупомянутый новобранец — Толя Чубайс.

Рекомендации по отбору домогавшихся чинов и званий носили странный характер, но, что еще более поразительно, эта схема подбора была потом в точности повторена уже на уровне республиканского правительства.

Бывший грузчик неведомо зачем уверял всех даже с трибун в прекрасном владении иностранным языком. Я лично не слышал, чтобы Щелканов с кем-нибудь из постоянно вьющихся вокруг иностранцев беседовал без переводчика. Зато на нередко задаваемый ему вопрос, зачем, еще не вникнув в суть дела, он взял да «спалил» основной рабочий состав своих заместителей, этот кандидат в "дублеры Герострата" неизменно отвечал: "Незаменимые люди постоянно находятся только на Арлингтонском кладбище в США" (?!) (откуда он это узнал, одному Богу ведомо). Дальше он обычно присовокуплял: его самого трудовая цель — «демонтаж», правда, не договаривал чего, поэтому такой ответ своей полной бессмысленностью казался интересующимся очень глубоким по содержанию. Для демонстрации личного «демократизма» Щелканов свои поездки общественным транспортом на работу в Исполком разнообразил как мог различными мелкими приключениями. Однажды в автобусе к нему бросилась какая-то экзальтированная доступностью нового городского главы крашенная под медный самовар дама. Щелканов еле выпутался на нужной ему остановке из-под ливня ее волос. В другой раз, по его словам, какой-то подгулявший плюгавый рукосуй в налипших брючках, с грязной нашлепкой вместо усов, признав Щелканова, сперва захотел с ним поздороваться за руку, а уже затем съездить по уху. Кстати, узнав об этом, Собчак любые поездки общественным транспортом категорически отверг и начал поговаривать о необходимости личной охраны. Часто Щелканов, вместо обеда попивая пустой чаек в роскошном кабинете левого крыла дворца, всем своим видом создавал атмосферу забот, неустроенности и печали, но Собчаку не собирался уступать ни в чем: нарастил каблуки своих ботинок, за счет чего существенно поднялся в глазах окружающих и ходил с решительным выражением лица, как цыганский барон, виденный мною однажды в автоцентре Красного Села. Невозмутимость его была свойственна почти всем представителям новой власти, ибо частые, как по заказу, катастрофы, сопровождавшие их воцарение, уже сделались обычным явлением. Каждую неделю в стране что-то взрывалось, тонуло, сходило с рельсов, проламывало туннели. Повсеместно уже начинали гибнуть ни в чем не повинные люди, но это почему-то никого особо не обескураживало. Правда, еще не плюнули в лицо населению гадким заморским словечком «либерализация» и пока никто с трибун не поговаривал о замене социализма капитализмом, но «патрон», сперва потихоньку и как-то туманно, уже начинал призывать народ к переходу "на рынок" то ли «базар», после чего всюду в городе мигом стали плодиться, как поганки после дождя, всякие ларечки. Наступало золотое время расцвета коррупции в рядах собчачьих проконсулов.

Еще не были отвергнуты все нормальные и привычные нам представления о человеческих отношениях, и богатство не превратилось в исключительную цель и смысл существования.

Еще можно было заскочить к знакомым просто пообедать и они не смотрели на тебя, как на вымогателя.

Еще народ продолжал чувствовать потребность верить в кого-нибудь из собственных избранников. Мы еще все жили в стране, где не было проведено смерчеподобное разрушительное реформирование жизненно важных основ и устоев; где еще не пали промышленность и торговля; где культура и знания еще не покинули наш народ, который долго предпочитали всем другим «этносам» мира; где поля, питавшие столько миллионов людей, еще не превратились в необитаемые фермерами пустыни; где еще никто никого не убивал массовым тиражом и не сжигал дома ближних; где еще не понятным было выражение "ближнее зарубежье". События, после которых страна разрушилась и не смогла воспрянуть от потерь, а также возвратить прежнее величие, благосостояние и благочестие мира, еще только начинались. Дни неумолимо струились, как вода с концов сталактитов.