Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета

Затем Павлова попросила меня сделать еще какие-то па. Я не совсем ее понял, так что она объяснила мне с помощью рук, передвигая их с быстротой молнии, и я чуть не прирос к земле, охваченный благоговением. Я предпочел бы наблюдать за ней, а не танцевать для нее, но постарался следовать ее инструкциям. Затем мне сказали, что все закончено и я должен подойти к месье Дандре, когда переоденусь в уличную одежду. Я сказал «до свидания» и «спасибо» мадам и, как только переоделся, отправился в контору месье Дандре.

– Вы принадлежите к другой школе, чем наша, – заявил Дандре. (Я ожидал, что он продолжит: «Вам следует поучиться у…» Но нет! Все было не так.) – Тем не менее мадам Павлова может предложить вам контракт в качестве характерного танцовщика на время английского турне, чтобы посмотреть, как вы вольетесь в труппу. Мы не можем предложить вам большую сумму: десять фунтов в неделю в Англии и пятьдесят долларов в неделю, если вы поедете в Америку. Вам конечно же придется изменить имя. Вы готовы сделать это?

Я был готов поменять цвет глаз, лишь бы подписать контракт, но, вспомнив, что еще несовершеннолетний, вынужден был ответить:

– Я должен сперва спросить у родителей.

И, не осознавая в полной мере, во сне я или наяву, попрощался с месье Дандре и поспешил домой. Я был слишком взволнован, чтобы по пути остановиться позвонить матери и поделиться с ней поразительной новостью.

Как прошел остаток дня – не имею ни малейшего представления. Единственное, что помню, как я поспешил вечером в «Куинз-Холл» посмотреть последнее выступление Павловой. Я занял денег у матери, чтобы непременно обеспечить себе место, поскольку зал был переполнен. Я ждал приезда Павловой у служебного входа и на этот раз храбро приподнял шляпу и сказал: «Добрый вечер, мадам», хотя, уверен, Павлова не обратила на меня внимания. Представление показалось мне просто ослепительным своим совершенством. Когда оно закончилось, публика продолжала аплодировать. После бессчетного количества вызовов свет начал гаснуть. Толпа поредела, но упорные аплодисменты продолжались до тех пор, пока минут двадцать спустя закутанная в белую накидку Павлова не появилась снова и не раскланялась еще раз с преданными зрителями.

Я едва мог поверить, что в последний раз смотрю на нее из публики и скоро мне предстоит выступать на одной сцене с самой Анной Павловой.

Прошло несколько дней, я с нетерпением ожидал прибытия каждой почты в надежде, что вот-вот пришлют мой контракт, но с таким волнением ожидаемый длинный конверт не приходил. Я решил: единственное, что мне остается, – снова отправиться в Айви-Хаус.

На этот раз дверь открыла коренастая женщина в длинных темных одеждах, с шарфом, повязанным вокруг головы, и в ковровых комнатных туфлях. Я попросил позвать мистера Дандре.

– Не говорить по-английски, – ответил «шарф».

Я не знал, как выйти из положения, и просто продолжал стоять.

– Минут.

«Шарф» сделал мне знак подождать и, по-видимому по-русски, позвал кого-то еще.

Появилась еще одна женщина в шарфе и комнатных туфлях и принялась мне что-то говорить на языке, отдаленно напоминающем английский. Слова лились у нее потоком, и разобрать их было невозможно, она ни разу не остановилась, чтобы перевести дыхание. В результате я по-прежнему ничего не понял.

– Я хотел бы повидать мистера Дандре, – повторил я снова очень медленно.

Тогда первый «шарф» понял и, подняв руки, махнул одной из них в сторону со словами: «Месье Дандре уехал Париж».

Похоже, не оставалось ничего иного, как вернуться домой, написать месье Дандре и спросить, действительно ли он нуждается в моих услугах. Прежде чем опустить письмо, я показал его своему кузену, который благоразумно посоветовал: «Не пиши «нуждаетесь ли», напиши «когда». Несколько дней спустя при шла телеграмма с приглашением снова прийти в Айви-Хаус.

– Мы ждали от вас ответа, согласны ли ваши родители позволить вам изменить имя, – сказал Дандре с блеском в голубых глазах.

Если бы дело было только в этом!

Поскольку я был несовершеннолетним, моя мать должна была прийти к Дандре и подписать за меня контракт. Она очень волновалась, когда я привел ее в Айви-Хаус, хотя и понимала, что у нее почти нет шансов увидеть саму Павлову.

Когда нас пригласили, месье Дандре поднялся, словно тюлень, из моря бумаг. Беседа продолжалась недолго: мое жалованье оказалось даже несколько выше, чем мы ожидали, я приобрел фамилию Альджеранов и стал членом труппы Павловой.

Мне велели к концу августа присоединиться к труппе в Шеффилде и дали адреса некоторых театральных квартир, и я тотчас же туда телеграфировал. Охваченный водоворотом волнения, я покинул Кинг-Кросс, запаковав все свои трико и балетные туфли, какие только смог отыскать, в корзину, объехавшую со мной Англию во время прежних гастролей. По приезде я обнаружил, что труппа еще не приехала в Шеффилд, но когда сообщил о своем приезде балетмейстеру Пиановскому, узнал от него о «летучих» утренниках. Труппа должна была выехать тотчас же после дневного выступления и «лететь» (поездом) в Ньюкасл-апон-Тайн, чтобы дать там еще один утренник, а затем «лететь» назад в Харрогит. В первый день я успел только понаблюдать за Бутсовой, репетировавшей «Волшебную флейту», которую я никогда прежде не видел, и принять участие в репетиции этого же балета.

Молли Лейк, которую я знал по школе хороших манер миссис Вордсворт, оказалась единственным знакомым мне человеком, и я был рад встрече с ней. В труппе было несколько молодых англичанок, в том числе Мюриель Стюарт, любимая ученица Павловой, они все заботились обо мне. Я делил артистическую уборную с австралийским юношей, проходившим просмотр вместе со мной, теперь он преобразился в Артурова. Его фамилию, так же как и мою, сделали из имени.

Мы оказались единственными британцами среди мужчин-танцовщиков, все остальные, за исключением Волинина и американца Аллена, были поляками, так как все лучшие танцовщики из театра «Вельки» в Варшаве присоединились к Павловой. Сначала я не мог ни с кем разговаривать. Когда мы выехали из Шеффилда, я оказался в одном вагоне с Новицким и его женой, Домиславским и Кузьмой, костюмером, приехавшим с Павловой из России и с тех пор не покидавшим ее. Я сидел в своем уголке и внимательно вслушивался в нескончаемый поток речи, пытаясь приучить свое ухо в надежде разобрать хоть несколько слов по-русски, не ведая о том, что все говорили по-польски.

В ту ночь мы прибыли в Ньюкасл незадолго до полуночи и несколько минут спустя уже звонили в звонок ночного портье окружного отеля, находившегося неподалеку от станции. Естественно, сердечного приема нам не оказали, поскольку приехали мы слишком поздно, к тому же были иностранцами, и это оказалось слишком. Попытка поместить нас всех в двухместные номера была пресечена американцем Алленом, принимавшим участие в английских гастролях труппы; он заявил, что не привык жить в комнате с незнакомыми людьми. И нам сразу же дали одноместные номера.