Владимир Комин - Нестор Махно. Мифы и реальность

Большое значение в мобилизации и сплочении всех революционных сил Украины на борьбу против оккупантов и националистической контрреволюции имела резолюция «О политческом моменте», принятая II Все-украинским съездом Советов 1 марта 1918 г.

Рабочие и крестьяне Украины откликнулись на призыв съезда. В городах создавались военно-революционные комитеты и другие чрезвычайные органы обороны.

С приближением оккупационных войск к Гуляйпольскому району в середине апреля 1918 г. несостоятельность анархистских партизанских отрядов стала очевидной. Махновская «черная гвардия» была не в состоянии оказать серьезное сопротивление регулярным частям. Отряд Нестора Махно отступал, как и другие отряды анархистов Украины, на восток, к Таганрогу и Ростову. Здесь, в Таганроге, отряд Махно прекратил свое существование. Много лет спустя, объясняя причины неудач и распада анархистских партизанских отрядов, в том числе и своего, Махно указывал на «упущения» при их формировании. «Упущения эти заключались в том, что при формировании «вольных батальонов» нами было допущено свободное вступление в них всякого желающего, без какой бы то ни было проверки», — писал Махно.

Вполне можно поверить, что в Таганроге при распаде гуляйпольского отряда Махно поклялся вернуться на Украину для борьбы с оккупантами, но перед этим он решил посетить Москву, Петроград и Кронштадт.

Однако прежде чем туда добраться, Махно побывал в Ростове, Саратове, Тамбове. В этих городах он встречался с анархистами, чтобы составить для себя представление о революционной деятельности своих единомышленников. И везде, к своему огорчению, находил безрадостную картину состояния анархистского движения.

«Не знаю, чем занимались наши ростово-нахичеванские товарищи в эти тревожные для Ростова дни. До того весь семнадцатый год и минувшие месяцы восемнадцатого эти товарищи издавали серьезную еженедельную газету «Анархист». По газете видно было, что товарищи имели идейное влияние на трудящихся города и окрестностей и вели среди них воспитательную и организационную боевую работу, пытаясь одновременно ввести в строго организационные формы анархическое движение. Теперь же, в первые дни моего пребывания в Ростове, я не нашел этой газеты и не встретил никого из товарищей ростово-нахичеванской группы»— так описывал Махно в мемуарах свои впечатления о состоянии анархического движения в Ростове.

К чему стремятся анархисты в это тревожное для страны время?. — таким вопросом задавался Махно, но не всегда мог ответить на него достаточно определенно. «Наше движение, — писал он впоследствии, — будучи разрозненно на множество групп и группок, не связанных между собой даже единством цели, не говоря уже о единстве действий в момент Революции, — вмещало в свои ряды всех, кто уклонялся от ответственности момента и бежал из своих лагерей, делая под прикрытием анархического принципа: «Свобода и равенство мнений есть неотъемлемое право каждого человека», от имени анархизма все, вплоть, до шпионства в пользу большевистско-левоэсеровской власти за денежное вознаграждение… Наиболее сведущий в области торгашеского приспособленчества элемент перестает думать об организации сил своего движения, он перебегает к большевикам, расставаясь с званием анархиста… И создалось впечатление, что для этого рода анархистов-революционеров жизнь анархического движения чужда, ибо для движения нужно было., слишком тяжело, и с большими опасностями на тяжелом пути, работать. А они призваны ведь не работать, а только советовать другим, как надо работать». Причиной всех этих черт анархизма, по мнению Махно, являлась неорганизованность движения, которая гибельно отразилась на его росте и развитии.

Обращает на себя внимание постоянное обращение Махно к мыслям об организации анархического движения в стране. Он достаточно трезво оценивал обстановку и считал неправильным, что анархисты не только не делают ничего для организации своего движения, но и вообще не придают никакого значения подобной работе.

Эти выводы Нестора Махно вообще-то выходили за рамки революционной идеологии анархизма. В отличие от тех, кто исповедовал классические формы анархизма и не признавал вообще никакой организации и организаторской работы, Махно всегда высказывался в ее пользу.

Итак, в мае 1918 г. Махно прибыл в Москву. Взяв на вокзале извозчика, он сразу же отправился на поиски Аршинова, который в то время был секретарем Московского союза идейной пропаганды анархизма. Нестору было о чем поговорить со своим учителем. За время длительного заключения в Бутырках, когда Махно не имел возможности наблюдать за событиями, происходящими в обществе, многое изменилось в жизни. И теперь, вновь встретившись с Аршиновым, он мог посоветоваться с ним, сравнить впечатления.

В Москве Махно встретился также с видными анархистами — Л. Черным, И. Гроссманом. Беседы с ними произвели на него в общем-то удручающее впечатление.

«Фактически не было таких людей, — писал Махно, — которые взялись бы за дело нашего движения и понесли бы его тяжесть до конца. Или, если они и были, то, видимо, не хотели задумываться над катастрофическим положением нашего движения… Все это меня, очутившегося временно в Москве, убеждало в том, что я прав был, мысля о Москве как о центре бумажной революции, которая привлекает к себе всех, и социалистов, и анархистов, любящих особенно сильно в революции одно только дело: это — много говорить, писать, и бывающих не прочь посоветовать массам, но на расстоянии, издалека…»

Из всех наблюдений за жизнью анархистских групп в Москве Махно сделал весьма серьезный и далеко идущий для него самого вывод о том, что деятельность московских анархистов значительно отличается от того, что делали в Гуляй-Поле его единомышленники.

Если в центре анархисты были не в состоянии существенно повлиять на ход революционных событий, то на Украине такая возможность была. И упускать ее Махно, конечно, не хотел.

Более или менее отрадное впечатление оставило у Махно посещение П. А. Кропоткина в Москве, за несколько дней до его переезда в Дмитров.

«Он принял меня нежно, — вспоминал Махно, — как еще не принимал никто. На все поставленные мной ему вопросы я получил удовлетворительные ответы. Когда я попросил у него совета насчет моего намерения пробраться на Украину для революционной деятельности среди крестьян, он категорически отказался советовать мне, заявив: «Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищ, жизни, и только вы сами можете правильно его разрешить». Лишь во время прощания он сказал мне: «Нужно помнить, дорогой товарищ, что борьба не знает сентиментальностей. Самоотверженность, твердость духа и воли на пути к намеченной цели побеждает все…» Эти слова Петра Алексеевича я всегда помнил и помню. И когда нашим товарищам удастся полностью ознакомиться с моей деятельностью в русской революции на Украине, а затем в самостоятельной украинской революции, в авангарде которой революционная махновщина играла особо выдающуюся роль, они легко заметят в этой моей деятельности черты самоотверженности, твердости духа и воли, о которых говорил мне Петр Алексеевич. Я хотел бы, чтобы этот завет помог им воспитать эти черты характера и в самих себе».