Нина Аленникова - Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

Как-то нас навестили дедушка с тетей Любой и мальчиками. Они привезли много меду и всяких сладостей. Я очень им обрадовалась.

Через несколько месяцев после нашего возвращения наконец вернулся и отец. О своем прибытии он нас известил телеграммой. Поэтому мы не успели как следует приготовиться к этому событию. Я сразу же почувствовала большую перемену в отце. Он сделался угрюмым и сердился из-за пустяков. От управляющего он потребовал подробные отчеты и остался всем недоволен. Тетю Сашу упрекнул в том, что я скверно выражаюсь по-русски, прибавив, что это, конечно, влияние Яницких, где все дети говорят на трех языках вперемежку. Мне было больно это слышать, тем более что он заявил, что больше меня к ним не пустит. Я почувствовала его несправедливую враждебность к ним, что меня очень огорчило. Настала зима, и отец надолго уехал в Петербург. Мы остались одни и облегченно вздохнули.

Зимы в наших степях суровые, выпадает масса снегу, налетают огромными стаями вороны, они скачут всюду по снежным равнинам, наполняя воздух карканьем. Проснешься, бывало, в восемь часов утра, а темно, как ночью. Оказывается, что снегом завалило все окна и двери и выйти невозможно. Тогда начинается суматоха. Дворники разгребают лопатами сугробы снега перед домом; строят за воротами снежную горку, обливают ее водой, и если грянет мороз, то на другой день можно кататься с горки на салазках. На совершенно замерзшем пруду можно кататься на коньках, но самое приятное – это поездки к соседям на санях. Печи в доме топились соломой. Мы с Дуней любовались, когда слуга запихивал вилами эту солому. Она трещала и разгоралась в печи, освещая всю комнату и коридор ярким светом. После утренних занятий мы выбегали на двор в теплых башлыках и в валенках. Бегали по снегу, гоняя ворон, срывая сосульки с дикого виноградника, обвивающего террасу. Эти длинные, тонкие льдинки мы ели как мороженое.

Бурной стихией неожиданно появлялась весна. Тогда потоками текли ручьи растаявшего снега. Воробьи чирикали громче и веселее.

Всюду появлялись брандуши. Это маленькие беленькие цветочки с крупным корнем вроде луковицы. Мы очень любили этот сладкий, сочный корень и ели его в большом количестве, выкапывая маленькими, острыми лопатками, приготовленными специально для нас кузнецом Евграфом. В галошах было неудобно бродить по лужам. Мы часто снимали их и чулки и бегали по холодным ручьям босые, но никогда не простужались. Нас всегда сопровождал сторожевой пес Мендель, огромный, лохматый, с рыжеватой шерстью.

Настоящая весна и ее прелесть начинались тогда, когда все деревья в огромном саду цвели различными цветами. Все благоухало, а от лип шел особенный пряный запах. Недавно прилетевшие ласточки, грачи и другие пернатые наполняли воздух разными звуками. А когда начинал заливаться соловей и слышались отрывочные, но четкие возгласы кукушки, то совсем становилось весело и отрадно на душе.

Весной обыкновенно отец возвращался из Петербурга, и тогда атмосфера сгущалась. С наступлением лета мы с Дуней отправлялись на берег пруда. Туда же прибегали другие ребятишки из деревни. Мы всей гурьбой наслаждались купанием, предварительно обвалявшись в песке.

Тетя Саша не очень одобряла мою близость с деревенскими детьми. Она как-то высказала это отцу. «Это все пустяки, – ответил он. – Пусть, наоборот, узнает ближе с детства свой народ, а насчет манер – на это пригодится институт, в который я скоро ее отдам». Услыхав это, я не на шутку перепугалась. Слово «институт» показалось мне каким-то жутким и чудовищным. Вечером я спросила тетю Сашу, что обозначает это слово. Она мне объяснила, что это дом, где живут и учатся другие девочки. С этого времени меня начали усиленно подготовлять к поступлению в институт. Отец нанял репетитора, мадам Жюли усердствовала с французским языком, которым я уже свободно владела. Я любила читать французские книги. Тогда особенным успехом пользовались книги графини Сегюр1.

В институт обыкновенно принимали в девять лет, с предварительным экзаменом. Так как мне было всего восемь лет, а отец во что бы то ни стало хотел меня туда определить, ему пришлось подать прошение на высочайшее имя2. Было решено, что я поступлю в Одесский институт, а тетя Саша переедет жить в этот город на зиму.

Ответ на прошение пришел удовлетворительный, при условии если я выдержу экзамен, который был назначен в конце мая. Этот экзамен я выдержала блестяще, особенно благодаря мадам Жюли. Мой французский язык поразил весь учительский персонал. Казенная, холодная обстановка института сильно повлияла на меня. Повеяло чем-то чужим. Сердце сжалось при мысли, что я скоро попаду в этот закрытый для всех незнакомый круг. Мне казалось просто невероятным, что я покину Веселый Раздол, лошадей, купание, моих друзей – деревенских ребят, милую Дуню, изобретательницу всяких шалостей и проказ. Отец остался очень доволен, что я выдержала экзамен, и купил мне роскошную куклу со всевозможными нарядами.

Когда мы вернулись из Одессы, он всем объявил, что осенью произойдет событие большой важности, то есть мое поступление в институт. Было условлено, что мадам Жюли переедет на зиму в Петербург, чтобы заниматься с детьми дяди Жоржа. Летом они все приедут на каникулы к нам. Полюбив всей душой мадам Жюли, я горевала при мысли об этой разлуке, но ведь расставаться надо было не только с ней, но со всей счастливой жизнью в деревне, в любимом Веселом Раздоле. Няня также горевала и ворчала на отца, находя его бездушным и несправедливым. Мадам Жюли тоже была подавлена предстоящей переменой, но мысль пожить в красивой столице все же привлекала ее. Отец часто ей рассказывал про дядю Жоржа, характер которого славился необычайной мягкостью и добротой.

Дядя Жорж, граф Зубов, был нашим родственником по жене, то есть его покойная жена была двоюродной сестрой моей матери. Они жили как родные сестры, обе учились в Киевском институте. Лето всегда проводили в имении Мани, так звали кузину. Они обе погибли от несчастных случаев, оставив вдовцами своих мужей. Маня, очень светская и много выезжавшая, не захотела иметь четвертого ребенка и погибла от произведенной над ней неудачной операции. Дядя Жорж, блестящий конногвардеец и в то же время композитор, окончивший консерваторию под руководством Римского-Корсакова, был безгранично привязан к своей жене. Потеря ее была для него страшным, непоправимым ударом. Старший сын его, Саша, красавец, был глухонемой. Произошло это оттого, что его трехлетним мальчиком уронила нянька, подбрасывая его на руках. Он ударился головой об пол, заболел менингитом, и хотя его удалось спасти, он остался глухонемым. Учился он в специальном пансионе, но раз в неделю приходил домой. Коля и Тамара были малыши моложе меня. Ими и должна была заняться мадам Жюли.