Кэтрин Дюпре - Джон Голсуорси

И тем не менее финал их совместной жизни был весьма странным и похожим на фарс: за два года до смерти мужа, когда тому шел уже девятый десяток, Бланш решила, что он уделяет слишком много внимания гувернантке их внуков. Даже не выяснив, насколько обоснованны ее подозрения, Бланш собрала чемоданы и ушла от мужа, с которым прожила более сорока лет. Она сняла квартиру в Кенсингтоне, и Джон остатки своих дней проводил по очереди то у одной, то у другой своей замужней дочери.

Было ли это последним «криком души» после долгих лет замужества, во время которого ее так никто и не оценил? Последние пятнадцать лет жизни она провела в путешествиях, изучая новые города и новых людей, завязывая скоротечные дружбы, а дома «собирая коллекцию фасонов женских шляпок, которые она вырезала из журналов и наклеивала в альбом». Наконец-то она смогла стать самой собой и заниматься в свое удовольствие самыми обыденными вещами, не рискуя при этом быть кем-то раскритикованной.

Джон Голсуорси-отец, безусловно, полностью осуществил свои планы, построив дом, в котором все было рассчитано на то, чтобы обеспечить счастливое детство его детям. На просторах Кумба они могли вдоволь гулять, играть в подвижные игры, кататься на пони; у них было даже собственное крикетное поле, на котором во время школьных каникул устраивались семейные матчи и мальчики могли поиграть в шары или поупражняться с битой. Увлечение Джона-младшего крикетом осталось на всю жизнь, хотя сам он не был особенно хорошим игроком; уже будучи взрослым, он старался не пропускать матчи между командами Итона и Хэрроу на стадионе Лордз.

Оттенок сентиментальной ностальгии по собственному детству в Кумбе Голсуорси перенес в свои книги, описывая, например, детские годы Джона Форсайта, сына Ирэн и молодого Джолиона Форсайта, в «Пробуждении» или создавая короткое эссе «Памятные дни». Это было детство, в котором няни и гувернантки играли главную роль в мироощущении и сознании своих воспитанников, а мать казалась далекой и чужой, не очень важной для детей, отодвинутой на задний план. Таким образом, Бланш Голсуорси со всеми ее навязчивыми и суетливыми привычками все же не могла всерьез претендовать на привязанность своих детей.

А в это время маленький мальчик, затаив дыхание, пытался разобраться в головоломке жизни его родителей, во внешних проявлениях светских обязанностей состоятельных буржуа викторианской эпохи; все происходящее представлялось ему спектаклем, где каждое действующее лицо играло свою роль:

«Прежде всего мне непременно нужно было присутствовать при том, как главный садовник выбирает в оранжерее и виноградной теплице ананасы и виноград, собирает персики, растущие у южной стены; потом ни в коем случае нельзя было пропустить момент, когда отец в сопровождении дворецкого Генри с двумя плетеными корзинами откроет дверь, из-за которой на нас повеет причудливой, но приятной смесью запахов газа и грибов... Я также должен был постоянно торчать на кухне, чтобы видеть, что готовят к столу, и выслушивать, как мне говорят: «Все, молодой барин, больше это не трогайте». Затем нужно было понаблюдать, как конюх Джордж начищает свои пуговицы, чтобы быть готовым – а к чему, я забыл».

И наконец наступал великий час, появлялась мама, «очень красивая в своих парадных серьгах, с локонами, ниспадающими на шею», подъезжали экипажи с гостями, «Генри важно шагал через холл, позади него шла очередная пара... миссис и мистер Грим...» Но вот мама говорила: «А теперь, детка, тебе пора в постель», и маленький мальчик, сидевший на ступеньках наверху, должен был ухитриться спрятаться от бдительного ока «мадемуазель» или няни. А затем, выглядывая из-за перил, услышать: «Ужин подан...» Все это напоминало Ноев ковчег, только джентльмены были одеты во что-то черное с ослепительно белой грудью, а на леди было побольше туалетов, чем на миссис Ной, к тому же они были несколько пышнее ее».

Но все это был мир взрослых, наблюдаемый лишь с определенного расстояния; главную же роль в жизни ребенка, которая сосредоточивалась в детской и классной комнатах, играли те, кто управлял этим крошечным государством. «Да» (няня из «Пробуждения») уволилась, когда ему было восемь лет, «чтобы выйти замуж – подумать только! – за какого-то мужчину!», и тогда же появилась новая гувернантка (послужившая прототипом для «тети» Джун Форсайт из «Пробуждения»): «Тот год для меня был озарен игрой детского воображения, сраженьями и любовью к новой гувернантке».

В то время он как раз болел корью, и под влиянием гувернантки его детское воображение заполнили книжные герои и героини. «В детстве он читал запоем, – вспоминала его сестра Мейбл Рейнолдс, – жадно поглощая приключенческие и исторические романы, книги о путешествиях, и своей близорукостью был обязан главным образом тому, что читал, лежа на полу на животе. Затем разыгрывались целые морские и сухопутные баталии, где в ход шло все, подсказанное мальчишеским воображением, – оловянные солдатики, игрушечные пушки, лодки, кирпичи и тому подобное...»

С самого начала Джон играл главенствующую роль в жизни своих братьев и сестер и был «вожаком во всех наших детских играх в доме и во дворе, он был командиром во время боев подушками и капитаном на кораблях, построенных из кроватей и ящиков от комодов...». Но «хотя он и стремился «помыкать» нами, делал он это очень мягко, и шутки его всегда были очень добродушными», – комментирует Мейбл далее.

Самым близким Джону человеком в кругу его родных была сестра Лилиан. Она была тремя годами старше его, очень миниатюрная, и производила впечатление девушки хрупкой и застенчивой. Однако это впечатление было обманчивым. Она обладала твердым и волевым характером и необыкновенными интеллектуальными способностями. Душа у нее была нежная и отзывчивая, к тому же она легко контактировала с окружающими.

Беседы с сестрой во время школьных и студенческих каникул помогали Джону, они были первым опытом общения с умом более зрелым и развитым, чем его собственный. С ней он впервые обменялся мыслями по вопросам философии и религии, обсуждал проблемы социального равенства и его собственные права на сытое существование в мире, где так много бедных и страдающих. Спустя несколько лет брак Лилиан с австрийским художником Георгом Саутером, человеком еще более радикальных и решительных взглядов, чем ее собственные, повлиял на формирование мировоззрения молодого Джона Голсуорси.

На сестру Мейбл, которая была на четыре года моложе, Джон вообще вряд ли обращал внимание в те дошкольные годы в Кумбе. Когда Джону исполнилось девять лет, он, как и большинство мальчиков из респектабельных семей эпохи второй половины правления королевы Виктории, навсегда покинул детскую и в сопровождении Джозефа Рамсдена, служащего его отца, направился в Борнмут в небольшую подготовительную школу под названием Соджин, принадлежащую доктору и миссис Брэкенбери. Должно быть, и об этом путешествии думал Голсуорси, создавая сцену, в которой служащий его героя, Сомса Форсайта, Грэдмен напоминает хозяину, как сопровождал его в подобной поездке: «Кажется, только вчера я отвозил вас в школу в Слоу».