Александр Евсеев - Чекисты о своем труде

— По тригонометрии? «Пять»!

— Не может подручный слесаря знать ни алгебры, ни тригонометрии! — зашумели рабочие с завода Каменских. — Никакой он не подмастерье.

Опять приводим чумазого и ставим вопрос прямо:

— Хватит нам голову морочить, господин гимназист. Говори, кто тебя послал.

— Полковник Никифоров, начальник колчаковской контрразведки.

— Задание?

— Передать письмо. Никифоров мне и письмо дал, и сказал, что говорить…

— Дальше.

— Когда мне поверят и отпустят, явиться к начальнику авточасти Третьей Красном Армии товарищу Каргальскому…

— Еще к кому явки?

— У него же в аппарате работает Бокова и Красовская. От них получить разведовательные данные и незаметно пронести через фронт к полковнику Никифорову. Ваших новых разведчиков его люди будут ждать в местах перехода фронта. Все!

Теперь Геннадий Почетаев смог исправить свой промах. В тот же день колчаковские шпионы были арестованы.

Донесение о срыве боевой операции и разгроме в бою с белогвардейцами кавалерийского полка глубоко поразило командование дивизии. Начдив Медведев считал поражение результатом грубой и, возможно, преднамеренной ошибки Коршуна. Он тяжело шагал из угла в угол, звеня шпорами и теребя жесткими пальцами серебряную рукоять шашки.

— Расстрелять. Расстрелять, как изменника республики и революции! Слышите, Витол, немедленно арестуйте мерзавца — и в трибунал!

Витола не надо было уговаривать. Крутой и горячий, начальник особого отдела дивизии тоже считал, что затягивать следствие незачем. Выйдя от начдива, Витол вызвал парторга особого отдела Сергея Ивановича Минина и меня:

— Сегодня же отправитесь в кавполк. Арестуйте Коршуна. Следствие проведите в течение суток. Вопрос ясен предельно. Коршун — изменник и контрреволюционер.

Несколько дней назад все мы с радостью встречали кавалерийский полк, давно обещанный командармом. Мимо командования дивизии, вышедшего на площадь принимать прибывшее пополнение, на крепких строевых конях проходили молодцеватые эскадроны, поблескивая новенькой сбруей, пиками, шашками, карабинами, хрустящими седлами из желтой колли. Впереди гарцевал боевой командир, он же военком полка, Дмитрий Коршун — рослый, молодой, красивый, увешанный именным оружием. Своих бойцов он не без самодовольной гордости именовал «моими орлами», от которых «белым гадам в чистом поле будет кисло». О Коршуне мы знали, что он показал себя отчаянным рубакой и недюжинным тактиком на Южном фронте.

Кавполк придали пехотной бригаде Александра Петровича Бронникова — кадрового офицера старой армии, в октябрьские дни он перешел к красным. Бригаде Бронникова поручили провести на правом фланге важную операцию, которая сломила бы сопротивление белогвардейцев на нашем участке фронта.

Все надеялись, что наступит давно ожидаемый перелом и дивизия погонит врага на запад. И вот результат. Арестовать… расстрелять… Мы, видавшие виды чекисты, были прямо-таки ошеломлены. Не хотелось верить, что этот хорошо подготовленный к боевым действиям полк разбит и его командир должен быть расстрелян.

Наши раздумья прервал властный голос Витола:

— Так поняли? На следствие даю сутки.

— Как же так, товарищ начальник, — тихо и мрачно сказал Минин. — Расстрелять — и баста? Коршун большевик, военком и командир полка. Надо разобраться во всем. Может быть, он и не так уж виноват.

Витол не терпел возражений.

— Уже разобрались! — почти крикнул он. — Расстрел изменника поднимет боевой дух в дивизии, покажет, что предателя мы не щадим, кем бы он ни был. Так говорит и Медведев, и я с ним согласен.

— А если хотите знать мое мнение, — сказал я, — то весьма сомневаюсь в виновности Коршуна.

— Докажите, — сухо сказал наш начальник и приказал приступать к делу.

Единственно, в чем нам удалось убедить Витола, это в нецелесообразности арестовывать Коршуна на глазах его кавалеристов. Мы послали к нему нашего сотрудника Вольского с предложением прибыть в особый отдел.

…Под окном застучали копыта. Широко распахнулась дверь, звена шпорами и гремя шашками, вошли Коршун и двое его конников.

— По вашему вызову Коршун прибыл, — сказал он, остановившись у дверей. — Я ждал вызова… он не был для меня неожиданным.

Красивое лицо Коршуна потемнело, глаза потускнели, глубокая морщина прорезала высокий лоб. Но держался он прямо, с достоинством и твердостью. За спиной командира в напряженном ожидании застыли прибывшие с ним кавалеристы.

— Вам пока придется остаться здесь, — мягко сказал я.

— Слушаюсь, — ответил он четко и сказал бойцам, чтобы они возвращались в полк.

— По распоряжению командования дивизии вы подвергаетесь аресту для производства следствия по вашему делу, — объявил я, предъявляя ордер на арест. — Снимите оружие.

Он покорно снял шашку, поцеловал ее, отцепил револьвер с дарственной надписью, положил на стол полевую сумку, бинокль. Лицо его словно окаменело.

Мне не раз приходилось обезоруживать преступников, и я всегда при этом чувствовал, что мои действия правильны и необходимы. На этот раз у меня такого ощущения не было.

Указывая на свою полевую сумку, Коршун сказал:

— Здесь документы и карты операции. Посмотрите их внимательно, и тогда вам станет ясно все дело и моя вина. Беда в том, что меня не пожелали выслушать…

С тяжелым чувством мы с Мининым приступили к следствию. Разложив на столе оперативный приказ, карту-трехверстку и другие бумаги, Коршун стал по порядку излагать ход боевых действий. Чем больше говорил Коршун, тем яснее становилась картина боя.

Александр Петрович Бронников был опытным командиром, закаленным во многих боях, спокойным, выдержанным. Командование дивизии весьма ценило его. Поэтому ему и было поручено проведение важной операции на правом фланге участка.

Вечером Бронников и Коршун работали над планом операции.

— Глянь, Александр Петрович, карта-то у нас весьма и весьма того, старорежимная, — сказал Коршун, подчеркивая ногтем дату выпуска карты местности, 1900 год. — За два десятка лет она и постареть могла. Чего-то к этой дореволюционной географии доверия не питаю. Полезешь галопом в поле, а там лес стоит…

— А вы, Митя, на карту надейтесь, а сами не плошайте, — Бронников пыхнул тяжелой трубкой, про которую в дивизии говорили, будто Александр Петрович в бою использует ее для дымовой завесы. — Пошлите своих кавалеров на местность, пусть проверят, лес там или поле.