Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

Симон не упустил случая рассказать мальчикам о признании Акакия:[5] «Из слов Шевченко я впервые понял, как нужно любить свою родину и свой народ… Прежде всего я грузин, так как я рожден грузином, но это не означает того, чтобы я стремился построить свое счастье на несчастье другого народа. Моей мечтой является всеобщее счастье всех народов».

Книжник и рассказчик Симон умел еще очень ловко перегораживать Квадауру камнями, отводить речку в сторону и на отмели брать трепещущую форель. После этого старый способ ловли — на крючок — казался совсем не привлекательным, зато слова Симона приобретали особый вес!

Подружились, и Симон Георгиевич раскрыл карты. Он имел свои виды на Серго. Попросил Эку отпустить мальчика с ним в местечко Хоби в долине Колхиды. Его, Симона, переводят туда учительствовать, и он очень хочет, чтобы Серго был его учеником.

Спросили мальчика:

— Поедешь?

— А Сания можно взять с собой?

— Возьмем и Сания, — поспешил ответить Симон. Георгиевич.

До ближайшей железнодорожной станции мальчиков взялись отвезти верхом дядя Давид и отец Сания. Взрослые сели в седла, за их спинами пристроились ребята. Накануне весь день и всю ночь лил дождь, и обычно мелководная речка Чхеримела сейчас взбухла, не вмещалась в берега, с разгона налетала на камни, яростно вскипала, пенилась.

Всадники обменялись взглядами. Без слов спросили друг у друга: ты рискуешь? Какой грузин ответит — нет! Погнали лошадей в бурлящий мутный поток. Почти на середине лошадь отца Сания задела за корягу, споткнулась, рванула в сторону. Мальчик упал. Быстрое течение подхватило Сания, грозя каждую секунду ударить о камень. Еще мгновение, и в вскипевшую, с белыми хребтами речку бросился Серю, как был — в одежде, в сапожках.

Река то с головой накрывала Серго, то отбрасывала в сторону от захлебывавшегося друга, то обоих несла на приволоченные с гор обломки скал, чуть прикрытые водой… Все-таки Серго вытащил Сания на берег. Управился сам, без взрослых. Хотя и шишек немало набил себе.

В Хоби прожили совсем недолго. Слишком плохая история произошла, уже не с мальчиками, а с самим Симоном Георгиевичем. Плохая история с добрыми последствиями для Серго.

Симона Георгиевича любили ученики, уважали крестьяне и подчеркнуто сторонились некоторые «коллеги». Его давно подозревали в чрезвычайно опасных действиях и вели за ним тайное наблюдение. Страшно сказать: носились упорные слухи, будто он… позволяет себе преподавать грузинский язык в нарушение запрета самого монарха!

Сейчас в Хоби Симона поймали с поличным.

Чтобы избежать слишком большого скандала и сверх меры не накалять страсти, попечитель Кавказского учебного округа граф Карл Эрнестович Ренненкампф проявил снисхождение. Он предложил Симону немедленно покинуть Хоби и отправиться младшим преподавателем в Белогорское двухклассное министерское училище.

— Имейте в виду, сударь, один дурной отзыв о вашем поведении, и, я ручаюсь, вам обеспечен волчий билет. Вы умрете нищим, под забором. Один дурной отзыв — вы понимаете, да?

А Серго только выигрывал от нового переезда с Симоном. Недалеко от Белогор,[6] всего за двумя перевалами, — Гореша, вокруг родные горы, любимые леса и привычный гул речек в теснинах. И новый друг, еще более близкий, чем Сания. Даже чем брат Папулия! С теми было просто очень весело, а с невысоким худощавым Самуилом Буачидзе как-то особенно интересно. И дружба началась необычно — с драки…

На перемене они из-за чего-то поспорили. Ни один не желал уступить. Истину мог установить лишь рыцарский поединок — бой на кулачках.

Самуил изловчился, подпрыгнул, чтобы достать своего более рослого противника, и… на траву упала спрятанная за пазуху книжка. Серго нагнулся, поднял книгу, стал листать. Имя автора — Эгнате Ниношвили — было мальчику незнакомо, и, позабыв о ссоре, он спросил:

— Что, интересно?

Самуил ответил, что успел прочесть один рассказ. Называется «Распоряжение».

— Все совсем как в жизни. Хочешь, после уроков почитаем вместе?

Серго кивнул головой.

— Я поведу тебя на поляну, в ущелье. Там никто не помешает.

Мальчики после истории с Симоном Георгиевичем хорошо знали: грузинскую книгу можно читать только тайком, тем более если в книге «все совсем как в жизни».

Писатель недюжинного таланта и к тому же один из организаторов «Месаме-даси» — первой социал-демократической организации в Закавказье, Эгнате Ниношвили не называл селения, где жил герой его рассказа Кация Мунджадзе. Но едва Самуил и Серго прочли первую страничку, как им показалось, что это кто-то из их близких соседей безнадежно. сказал: «Я так устал, что мясо от костей отходит».

— Что я говорил, все как в жизни, — повторил Самуил.

— Много ли ты знаешь о жизни? — подогрел Серго.

Самуил рассказал, что ему еще не было восьми лет, когда отец, чтобы как-нибудь прокормить большую семью — десять человек, — отвез его из Парцх* нали (это такое же маленькое селение, как и Горе-ша, только в Гореше шумит незамерзающая речка Квадаура, а в Парцхнали — Джихвела) в Ахалцих-скйе горы, отдал в подпаски. У костра на кочевках мальчик слышал рассказы и пострашнее, видел людей, на все готовых.

Прошло несколько месяцев, и друзья показали, что и они уже на многое готовы. Серго низверг царя! Если не живого, то хотя бы портрет со стены училища.

Началось все с того, что Самуил Буачидзе публично обозвал лжецом графа Карла Эрнестовича Ренненкампфа, того самого попечителя Кавказского учебного округа. Граф объявил питомцам белогорского училища: детям мужиков наука Ни к чему. Сколько их ни учи, они останутся жестокими и тупыми тварями. Граф даже сочинил афоризм: «дворянскому сыну расти — умнеть, крестьянскому — ослеть».

Тогда и произошло неслыханное. Крестьянский мальчик Буачидзе бросил графу в ответ:-

— Ложь, ложь!..

Заботливый попечитель народного образования приказал исключить, обязательно исключить Самуила из училища. Тут уж взорвался Серго. По его призыву ученики заперлись внутри здания. Для верности входную дверь подперли партами, на лестнице, ведущей на второй этаж, воздвигли еще и баррикады.

Серго сорвал со стенки портрет царя, растоптал его. Подбежал к окну, с силой ударил по стеклу локтем, закричал так, чтобы слышали стоявшие на улице учителя:

— Пусть вернут Буачидзе, или мы все уйдем! Они не имеют права исключать нашего Самуила!..

Другие ученики тоже били стекла, ломали парты, столы, стулья. Смотритель училища прислал для переговоров священника, преподавателя закона божьего. Ему не открыли дверей.