Виктор Абкин - Воспоминания

Этот первый опыт показал, как надо действовать, но чтобы вооружить полностью роты, пришлось мотаться по Крыму в течение почти двух недель. Не меньшей проблемой было ружейное масло и щелочь для чистки, ветошь и многое другое. Был безмерно счастлив, когда, возвращаясь из Евпатории и выйдя на расположение какой-то дивизии, уговорил начальника боепитания одного из полков «подарить» пару банок масла для смазки и штук 30 ружейных принадлежностей.

Разве можно было предполагать, что готовясь столько лет к войне, зная, что она неизбежна, в самом начале ее мы окажемся без основного ее элемента — без оружия.

Ежедневные ночные бомбежки, всевозможные слухи создавали в городе нервную обстановку. Поползли слухи о выбросе немецкого десанта, о шпионах и диверсантах. Доходило дело до того, что народ хватал на улицах «подозрительных» и препровождал в милицию или комендатуру, хорошо, если доставляли невредимыми. А зачастую по дороге избивали до потери сознания. «Подозрительными» оказывались все, кто был одет не так, как к этому привыкли: командир по знакам различия, в ботинках и обмотках, а не в сапогах, или знаки различия защитного цвета, а не красные, вообще всякое отклонение от формы. Люди рассуждают так: это диверсант, парашютист, который надел нашу форму, но плохо знает ее. Пусть комендатура разберется. Проявление патриотизма — прекрасное дело, но сколько людей, наших военнослужащих, пострадало из-за обмундирования не повседневного, а фронтового. Запомнился один случай, когда мне пришлось выручать начальника городской организации Осоавиахима.

Проходя по улице Кирова, увидел толпу возле аптеки (сейчас этого здания нет, теперь на этом месте построен универмаг «Центральный»). Подошел и спросил, в чем дело, чего собрались. Мне ответили: «В аптеке спрятался шпион». «Откуда это известно?» — спросил я. «Да как же, — говорят, — у него одна шпала в петлице, а на голове пилотка. Ясно, что не знает нашей формы. Вот мы и ждем, когда он выйдет, и отправим в милицию». Зашел я в аптеку и смотрю, у окошка выдачи лекарств стоит в очереди начальник Осоавиахима, с которым мы не один год были знакомы. Подхожу к нему, поздоровались и говорю: «Поскорей получай лекарство и идем со мной, выведу, может, не тронут». А он, ничего не подозревая, смеется и говорит, что сам может выйти, ему нянька не нужна. Ну, говорю, как хочешь, а только потом пеняй на себя. Получил он лекарство и направился к выходу и тут услышал: «Ага, идет, идет, готовьтесь, ребята, брать его». Только тогда дошло до него, что я не шутил. Пришлось взять его под руку и выйти вместе с ним, провести через всю толпу. Правда, в этом был риск. Мог же кто-либо крикнуть: «Смотри — и второй с ним шпион (или диверсант), хватай их обоих». И были бы мы вдвоем тепленькие. Но все обошлось благополучно. Ночью на улице ни одного человека — ни патрулей, ни милиции, как будто город вымер. Только во дворах у калиток дежурные с оружием — противогазами. Вокруг города зенитки, подымающие бешеный лай при очередном налете авиации противника, не помню, чтобы сбили хоть один самолет. Чувствуя такую безнаказанность, фашистские летчики летали очень низко. Положение на фронтах ухудшалось. Городские власти решили начать эвакуацию гражданского населения.

В первую очередь из Крыма выслали всех немцев. Немецкие деревни, а их было немало, опустели. Комплектовались эшелоны эвакуированных из предприятий. В этих условиях вернули детей, ранее вывезенных из города в сельские районы. Вернулась и жена с сыном. К августу немцы подошли к Перекопу, и там завязались ожесточенные бои. По железной дороге уже эвакуироваться было нельзя. С помощью военкомата на три семьи работников облвоенкомата, в том числе и на мою, достали машину, снабдили ее горючим, документами, и в начале августа они выехали на Керчь, чтобы там перебраться через пролив.

Я выправил семье два литера — один по Волге на Молотов и другой на Махачкалу — Гурьев, т. е. как можно подальше, и выдал аттестат на 500 руб. из 750, получаемых мною.

Перебираясь через пролив на катере и барже, на которой была размещена автомашина, они попали в сильный шторм и чуть не потонули. С большим трудом часов через 12 высадились на Таманском побережье и на машине двинулись в сторону Краснодара. По дороге машину отобрали, и пришлось всем ехавшим на ней на станции Крымская устраиваться на поезд, что в то время было неимоверно трудным. Поездом доехали до Сталинграда, а там с большим трудом устроились на пароход, идущий вверх по Волге. По рассказам жены и ее сестры (Тамары), сойти на пристань по пути следования, чтобы купить какую-либо еду, было очень опасно, так как не было уверенности в возможности попасть обратно на пароход. Так полуголодные, а часто и голодные добрались до Сарапула на Каме и, не имея больше сил, сошли на берег. Из Сарапула семью направили в деревню Подгоры, где жене предложили должность счетовода колхоза, а она на эту работу устроила Тамару, ведь надо было кому-то смотреть за 6-летним сыном.

После отъезда семьи на душе стало легче, хотя бы они избежали опасности остаться в оккупации, т. е. на верную гибель, а о себе не приходилось думать. Приблизительно в это время на базе нашей роты приказом штаба 51-й армии был организован отдельный особый батальон, в задачу которого входила охрана штаба армии, его передовых пунктов, борьба с диверсиями и авиадесантами, а в связи с отсутствием в Симферополе войск — и гарнизонная служба по охране всех военных объектов. В этом батальоне я был назначен командиром роты.

Выделили нам помещение школы за ул. Калинина, и ежедневно в течение недели нам присылали из военкомата десятки мобилизованных для отбора и комплектования личного состава батальона. Отбор проводили жесткий, как по физическим, так и по соц. политическим данным. Старались укомплектовать подразделения комсомольцами и партийцами. А батальон был особый, отдельный полностью, со своим хозяйством, своей комсомольской и партийной организациями, да и численность порядочная — до 900 человек (три стрелковые роты по 140 человек, одна пулеметная рота, минометная батарея, взвод танкеток и взвод бронемашин, продовольственно-фуражная служба, обозно-вещевая служба, боепитание и прочие подразделения). И здесь стал вопрос об оружии. По наряду штаба армии на армейском артскладе нам предложили на выбор японские, румынские, немецкие, итальянские и другие винтовки. Все, кроме отечественных. И снова, несмотря на наличие работников боепитания, дело обеспечения батальона оружием возложили на меня. Что будешь делать? Приказ есть приказ.

Армейский склад помещался на территории совхоза «Красный». Потребовал в свое распоряжение автомашину и ежедневно приезжал на склад. Во-первых, категорически отказался от оружия иностранных марок. В самом деле, даже имея 2–3 боекомплекта патронов, где в бою взять боеприпасы к японским винтовкам? Пришлось договариваться с работниками склада, чтобы все поступления отечественных винтовок и пулеметов — ручных и станковых — передавались мне для батальона. И так в течение месяца удалось полностью вооружить батальон. Правда, плохо было с ручными пулеметами и пришлось взять английские «льюисы» образца 1915 года. Хотя они тяжелые, с сошками (14 кг), громоздкие, но другого выхода не было. Наших «дягтеревых» ожидать не приходилось, зато станковые получил все «максима». Через некоторое время удалось получить несколько дягтеревских пулеметов. Бывали и казусы, свидетельствовавшие о формальной подготовке командного состава запаса. Нас (комсостав) систематически, ежегодно или в крайнем случае через год, брали на лагерные сборы, а зимой при полку ежемесячно (один день) проводилась командная учеба. По существу, «толкли воду в ступе». Каждый раз одно и то же — тактика по карте (одной и той же), задачи на ящике с песком, изредка стрельба из личного оружия (наган, пистолет), политзанятия. В декабре 1939–1940 гг. был в Днепропетровске на курсах усовершенствования командного состава. Много говорили о назревавшей войне и под большим секретом показали нам батальонные и полковые минометы, сказав пару слов об их тактико-технических данных. А о том, чтобы вести огонь из них практически, производить расчеты для поражения целей, об этом и речи не было.