Илья Ратьковский - Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

Ситуация в Варшаве становилась все более кризисной. Поэтому с 17 января по 15 февраля 1905 г. постепенно все области Польши были переведены на военное положение[424]. Арест, как минимум, грозил длительным сроком заключения. В этих условиях деятельность Дзержинского и его товарищей в этот период должна была происходить на сверхконспиративных началах. Однако сама революция диктовала расширение круга активных противников царизма. Среди новых варшавских сотрудников Дзержинского была и его будущая жена – Софья Сигизмундовна Мушкат (22 ноября (4 декабря) 1882 – 27 февраля 1968)[425]. Дзержинский познакомился с ней в начале февраля 1905 г. Как и многие местные революционерки, она происходила «из ополяченной еврейской семьи»: ее отец Сигизмунд Мушкат был сыном эконома небольшого поместья под Варшавой, а мать Саломея-Станислава, урожденная Либкинд (Либкивд) (1854–1891). После смерти во время родов первой жены Сигизмунд Мушкат женился на Каролине Шмурло, дочери известного польского художника и переводчика Августина Шмурло, переведшего гомеровскую «Илиаду» на польский язык. Помимо Софьи в семье были другие дети: Станислав, Чеслав, Мариан. Двоюродная сестра Софьи Юлия Мушкат была замужем за Иосифом Станиславовичем Уншлихтом (1879–1938)[426]. Последний был известным деятелем польского революционного движения, а позднее ВЧК. Семья предполагала для Софьи Мушкат музыкальное образование. Окончив с золотой медалью женскую гимназию, она даже училась в консерватории, но революционные события рассудили иначе. Софья параллельно с музыкой увлеклась революцией.

В начале 1905 г. отношения между Софьей Мушкат и Феликсом Дзержинским были чисто партийные. Иначе и быть не могло: Дзержинский в этот период уже был видным польским революционером, а Софья – еще не так давно вступившей в революционное движение с подачи польской социал-демократки Ванды Краль, молодой девушки и начинающей революционерки, известной как «товарищ Чарна» (Черная). Кроме того, у каждого из них в этот момент были свои личные пристрастия и любимый человек. У Дзержинского это была Сабин Фанштейн, в которую он был сильно влюблен. Вскоре он напишет ей проникновенное письмо: «Я невменяем и боюсь писать. Но должен – как должен был купить эту ветку сирени – я должен что-то сказать – сам не могу – не могу выразить в словах того – что, чувствую должен совершить безумие, что должен продолжать любить и говорить об этом. Сдерживаемое – оно взрывается сразу – срывает все преграды и несется как разбушевавшийся поток. Оно принимает мистические формы – мои уста все шепчут: лети, моя освобожденная душа, в голубизну неба – люби и разорвись мое сердце – и унесись в таинственный край – куда-то туда далеко, где бы я видел только Вас и белую сирень – и чудесные цветы, и лазурные небеса, где трогательная, тихая музыка, тихая, как летними вечерами в деревне – неуловимая для уха – наигрывала бы песнь любви»[427].

Однако именно в этот период на квартире Ванды Краль на улице Проста № 36 состоялась первая встреча будущих супругов: Софьи и Феликса. «В залитой солнцем комнате, – вспоминала позднее Софья, – стоял высокий, стройный светлый шатен, с коротко остриженными волосами, с огненным взглядом проницательных серо-зеленоватых глаз. Это был Феликс Дзержинский, которого я в тот день увидела впервые. Но еще до этой встречи я много слышала о нем от Ванды и других подпольщиков. Настоящего его имени и фамилии я, разумеется, тогда не знала. Он в то время уже был членом Главного правления (ЦК) СДКПиЛ, любимым руководителем польских рабочих. Я слышала легенды о его революционной деятельности, неиссякаемой энергии, о его мужестве. Юзеф поздоровался со мной крепким рукопожатием. Меня удивило, что он знает обо мне, о выполняемых мною партийных поручениях, мою фамилию. Он посмотрел на меня пристально, и мне показалось, что он насквозь меня видит. Как выяснилось, до своего приезда в Варшаву он несколько раз присылал из Кракова нелегальные партийные письма на мой адрес. Я отдала Юзефу принесенную корреспонденцию и, согласно требованиям конспирации, сразу ушла, взволнованная и обрадованная неожиданной встречей»[428]. Безусловно, встреча с Дзержинским взволновала Софью Мушкат. Однако это волнение было вызвано скорее встречей с известным революционером, а не с конкретным, пускай и привлекательным, мужчиной. Она, Дзержинский, другие польские революционеры, в этот период были больше сосредоточены на революционной деятельности. Им казалось, что еще один решительный натиск, и царизм начнет сдавать свои позиции.

После всеобщей забастовки Дзержинский сосредоточился на организации массовой политической агитации, организуя доставку и выпуск (на самих польских территориях) прокламаций и статей. Также он организует переправку из Берлина в Варшаву гектографов, мимеографов (ротаторов) и другого типографского оборудования[429]. Налаживает в середине февраля Дзержинский и связи с Военной революционной организацией большевиков. Правда, первоначально он скептически отнесся к ее революционному потенциалу. Я налаживаю с ними связи. Все это еще очень сопливое, – но тем более нам следует обратить на них внимание. Я стараюсь узнать их силы, их самих и т. д. и надо бы нам объединиться»[430].

18 апреля (1 мая) 1905 г. Феликс Дзержинский организует в Варшаве двадцатитысячную первомайскую рабочую демонстрацию. С самого начала демонстрация мыслилась им не как очередная годовщина праздника трудящихся, а как начало забастовки и выступления рабочих против самодержавия[431]. Была создана первомайская комиссия, которая должна была подготовить демонстрацию и создать боевую дружину для целей самообороны[432]. Главное правление СДКПиЛ выпустило для трудящихся Варшавы первомайскую листовку, в которой говорилось: «Польские рабочие! Покажите 1 Мая, что вы знаете свои обязанности, что сумеете встать на высоту своей задачи, что вы понимаете важность настоящего момента! Пусть весь цивилизованный мир увидит, что там, где ведется борьба против царизма, в ней участвует и польский пролетариат. Пусть царское правительство увидит вас, идущих плечом к плечу с русскими рабочими в шеренгах революции! Польские рабочие! Вы знаете, кто ваш враг и кто ваш брат. Ваш враг – царское самодержавие и польско-русские капиталисты. Ваш брат – революционный русский рабочий класс. Да здравствует конституция! Да здравствует 8-часовой рабочий день! Да здравствует социализм!»[433].

Рабочие колоны шли по Варшаве с радикальными лозунгами «Долой царя!», «Долой самодержавие!», распевая революционные песни по улицам города. Последовало незамедлительное жесткое противодействие властей: полиция открыла огонь, в результате которого от 30 до 50 человек было убито, около 100 человек ранено. Впрочем, были жертвы и с другой стороны. Так, в Варшаве в этот день была брошена бомба в казачий разъезд, в результате которого были ранены трое казаков и городовой. Были и другие жертвы властей: отряд самообороны демонстрации в ответ на выстрелы начал стрелять из револьверов: был убит один полицейский и солдат[434].

Софья Мушкат вспоминала: «Никогда не забуду я кровавую расправу царских властей с рабочей демонстрацией в Варшаве в день 1 Мая 1905 г. На улицы города в тот день вышло свыше 20 тысяч рабочих. Первомайская демонстрация была расстреляна полицией и царскими войсками. Было убито 50 и ранено 100 человек. Убитых увезли в морг. Я поспешила туда. С тревогой думала я о товарищах. Страшное зрелище предстало перед моими глазами в морге. Вдоль всех стен лежали трупы мужчин и женщин, людей разного возраста, был тут даже трупик ребенка»[435]. Меньшие цифры жертв, но с акцентом на жертвы среди женщин и детей приводил в своих воспоминаниях В. Побуг-Малиновский: «Эта толпа, состоящая главным образом из женщин и даже детей, не оказывала, конечно, никакого сопротивления; уже после первого залпа они разбежались как стая перепуганных птиц, оставив на мостовой 25 убитых и 20 раненых»[436]. Очевидно, однако, что автор взял эти данные из официального сообщения властей[437].

Сам Дзержинский, несмотря на грозящую ему опасность, спасал тяжелораненых демонстрантов, помогая переместить их в больницы[438]. Уже ночью Феликс созвал Варшавский комитет СДКПиЛ, на котором было принято решение призвать рабочих к забастовке в день похорон убитых демонстрантов. На следующий день на улицы Варшавы вышло 2 тысячи демонстрантов. 4 мая 1905 г. в день похорон жертв первомайской демонстрации в Варшаве прошла всеобщая забастовка. Демонстрации солидарности и забастовки проходили в других городах Польши. Как и ранее, демонстрации часто переходили в столкновения с войсками. Так, в Лодзи во время стычки демонстрантов с полицией и войсками было убито не менее 5 человек, а позднее, после протестной демонстрации, еще не менее 21 человека[439].