Борис Абакумов - Неизвестная война. В небе Северной Кореи

Утром 7 января мой ведомый Николай Вермин сильно заболел и мне дали ведомого командира звена Ивана Химченко. Я командиру полка сказал, что с ним ни разу не летали в паре, и он всё время ходил ведущим. Такая практика, ставить ведущего в ведомые, без тренировки, нежелательна. Он ответил: «Ну, тогда не полетите». А как тут не полетишь, если со всего полка осталось 16 человек летчиков. Со стыда потом не знаешь, куда будешь деваться перед своей совестью и никогда себе не простишь этого потом…

…Только сели завтракать, а тут ракета — по самолётам… Я и говорю: «Пойдем, Хима…», и мы полетели. Получилось как в кинофильме «В бой идут одни старики». Я вылетал последней парой, прикрывая ею ведущую пару заместителя командира полка Алексея Ивановича Митусова. Нашей группе надо было выйти на самый верх и сбросить всех «Сейбров» оттуда вниз. Смотрю, уже со взлёта первые взлетевшие группы вступили в бой. На КП командовал помощник Кожедуба Чупрынин. «Сейбров» пришло много, до 150 штук. Зашли они в «воронку», то есть в мертвую зону, где наш локатор того времени не определял цели. Пустили для приманки в инверсию шестёрку, а остальные расположились под инверсией и выше её. Нас вылетело восемь пар. Смотрю, мой ведомый держит очень большую дистанцию и интервал, ну приблизительно, как водил раньше четверку, передаю ему команду подойти ближе. Он это делает, но потом удаляется и на одном из разворотов совсем отстал. «Ну, — думаю, — аэродром близко, сядет», а он пристроился к нижней группе и с ними вместе вёл бой. Я продолжал один прикрывать пару Митусова. Наша тройка шла вглубь Кореи на высоте 12 000 метров. Видим, навстречу нам и немного выше идут 12 «Сейбров». Только повстречались с ними, они делают полупереворот и пытаются атаковать нас сзади. Мы плавно переводим свои машины в набор высоты и оставляем противника внизу. Появилась ещё восьмерка «Сейбров» выше нас на встречном курсе, а скорость, нами потерянная при наборе высоты, была ещё не набрана. «Сейбры» полупереворотом зашли нам в хвост (сближение было быстрое, как будто мы стояли на месте). Обстановка сложилась критическая, надо было во что бы то ни стало удержать господство в высоте над противником, что облегчит бой всей, нашей группе, а скорости нет, нет и манёвра. Принимаю решение взять всю восьмёрку на себя, чем обеспечить возможность активных действий паре Митусова. Передаю по радио свое решение ведущему и начинаю маневр, рассчитанный на психологию противника, который очень любит атаковать одиночек. В данном случае они остались верны себе: вся восьмерка устремилась за мной. Высота была около 14 000 метров. Действовать рулями на этой высоте надо немного плавнее. Я это понимал, но противник наседал, пришлось перейти на вертикальный бой, резко свалив машину на левое крыло, я пошел вниз, набирая скорость. Пара А. И. Митусова могла теперь набрать высоту и перейти в атаку, тем самым помочь мне. Но оказалось, что ещё выше третий эшелон этой группы противника — там была четверка «Сейбров», с которой и завязали бой Алексей Митусов и Миша Боровков. Они сбили одного «Сейбра», а остальных сбросили вниз. Таким образом, противника выше нас уже не было. Задача была выполнена. Митусов теперь мог помочь мне, но было уже поздно… Я вёл бой с восьмёркой «Сейбров» всё это время один. В процессе боя мне удалось сбросить пару противника с хвоста, перейти в атаку и открыть прицельный огонь по ведущему. При выходе из атаки от большой перегрузки я кратковременно потерял ясность сознания, когда зрение восстановилось, результаты атаки уже не увидел. Ведущей пары противника впереди нигде не было. Не успел я как следует осмотреться назад, как по моей левой плоскости забарабанили пули, кисть левой руки, находящаяся на секторе газа, получила удар и почему-то стала очень тяжелой. Какая-то серая пелена встала перед глазами. Я дал рули резко вправо на выход из-под обстрела. Кабина разгерметизировалась, это я почувствовал по реакции своих ушей… Посмотрел назад и увидел ещё одну пару противника, из-под огня которой я только что выскочил. Сделав манёвр, я перешел на неё в атаку, но получил порцию крупнокалиберных пуль ещё от другой пары противника, которую не увидел в этот момент. Самолеты противника, оказывается, разбились по парам и ждали, когда я выскочу из атаки. Приборная доска в моей кабине загорелась от бронебойно-зажигательных крупнокалиберных пуль. Я взял ручку управления на себя, но самолёт не слушался. Огонь в кабине усиливался. Управление отказало. Самолёт шел с набором высоты и левым креном. Следующая пулемётная очередь перебила мне плечевую кость левой руки. Я почувствовал тупой удар по плечу и увидел, как белые обломки кости мелькнули из раны. Принял решение катапультироваться. В наушниках слышал команду «Уходи вверх», но самолет не управлялся, да и команды эти доходили до сознания в каком-то далеком тумане, как будто не меня они касались. Я взял правой рукой неуправляемую левую, снял её с ручки управления сектором газа двигателя и положил руку себе на колени. И только в этот момент я увидел изуродованную кисть и болтающийся на коже указательный палец, оторванный бронебойной пулей, срикошетировавшей от ручки сектора газа. Сил не было поставить ноги на подножки катапультируемого кресла, пришлось помочь это сделать здоровой правой рукой. Отбросил с правого бока кресла предохранительную скобу на сиденьи и сбросил фонарь. В этот момент стрельба по мне почему-то прекратилась, видимо, фонарь попал по стреляющему. Я сгруппировался и нажал на пуск катапульты. Меня резко вдавило в сиденье с 16–18 кратной перегрузкой. Слева послышался сильный скрежет в направляющем рельсе сидения, видимо, пули повредили её. Я вылетел из кабины и под небольшим углом к горизонту падал вниз. Правая рука нащупала чеку привязных ремней к сиденью и открыла её, ноги сразу же отвисли и отделились от подножек, кресло отошло от меня. Можно было открывать парашют — автоматики у нас никакой не было. При катапультировании кислородную маску у меня сорвало с лица, а высота боя была в пределах 14 000–12 000 метров. Я дернул за кольцо раскрытия парашюта, но успел его только вытянуть из кармана, как от резкого движения рукой у меня потемнело в глазах только где-то в центре головы, так я ощутил, подавалась команда: «Спокойно, спокойно…» Я отпустил кольцо и, нащупав натяжной тросик парашюта, прижал пальцы к лямке, чтобы не потерять тросик. Начал перекатом пальцев вытягивать его, прижимая сверху тросик большим пальцем. Слышу, скребется он по направляющему шлангу, значит, всё в порядке. Я был уверен, что служба, которую возглавлял у нас Иван Коротков, не подведет!

Через некоторое время меня сильно рвануло, и парашют раскрылся. За время, пока открывал парашют, произошла вынужденная задержка со временем. Было потеряно много высоты, что и облегчило мое положение. Сорванная кислородная маска, шлангом пропущенная под парашютные лямки-подвески, болталась на груди и часть кислорода всё же, видимо, попадала ко мне в лёгкие. Физическое состояние было у меня неважное. В тот момент мысль моя не могла подсказать, что кислородную маску можно было закусить зубами за специальный прилив и спокойно дышать.