Берта Порозовская - Ульрих Цвингли. Его жизнь и реформаторская деятельность

И как церковный, и как общественный реформатор Цвингли, очевидно, не принадлежит той эпохе, в которую жил, – он является скорее предвестником новейшего миросозерцания. И Лютер, и Кальвин стоят еще во многих отношениях на средневековой почве: Лютер со своим консервативным стремлением сохранить все, что возможно, от старой традиции, Кальвин – со своим ярко выраженным теократическим идеалом, представляющим слепок со всемирной теократии римской церкви. Деятельность Цвингли носит совершенно другой характер. Она принадлежит, как мы видели, не только церкви, но и государству, и в той и другой области реформатор совершенно порывает со всякой традицией. Вся средневековая организация церкви и государства была ему ненавистна, свои идеалы он черпал из античного республиканского мира. Воспитанный на классических философах, он не отвергал, подобно другим реформаторам, вмешательства разума в дела веры. Он сам, путем свободного исследования, дошел до истинного понимания Евангелия, открыл те заблуждения, которые накопились в учении церкви в течение веков. Он был убежден поэтому, что и разум имеет божественное происхождение и что в его выводах не может быть противоречия с божественным откровением. При всей своей глубокой религиозности Цвингли является представителем индивидуальной свободы духа, защитником прав человеческого ума и предвестником рационального и критического направлений новейшего времени. Вот эта-то примесь свободной критики в религиозном учении Цвингли и вызывала недоверие Лютера, она-то и внушила ему более инстинктивное, чем сознательное восклицание: “У вас другой дух, чем у нас!”

Лютер был прав. У Цвингли был, действительно, другой дух, непонятный и чуждый германскому реформатору, но зато вполне понятный и симпатичный для нас, – это дух новейшего времени, дух широкой гуманности и терпимости, требующий безусловной свободы мысли и убеждения. Реформаторы такой свободы не признавали. И Лютер, и Кальвин, в сущности, только заменили папу в Риме “книжным”, бумажным папою, они установили целую систему христианского правоверия и на освобожденную от прежнего ига мысль наложили новые оковы, сказали ей “ты не пойдешь далее”.

Цвингли до конца оставался чуждым этому узкому доктринерству. Свои теологические взгляды он не возводил в непогрешимые догматы, не утверждал, что истина уже найдена им, не требовал от своих последователей слепой веры, не клеймил своих противников “исчадиями сатаны”. Вопросы догматические стояли для него на втором плане – он стремился лишь к нравственному усовершенствованию человека, к полному согласованию жизни с учением. Поэтому, будучи сам глубоко верующим христианином, он признавал возможность спасения и для людей других вероисповеданий. Он был убежден, что и Платон пил из Божественного источника, и язычника Сенеку решился назвать святым человеком. В “Christianae fidei expositio”, написанном в июне 1531 года и представляющем как бы лебединую песнь реформатора, мы находим следующее замечательное и поразительное по своей смелости место:

“Когда св. Павел говорит, что невозможно быть приятным Богу без веры, он говорит о тех неверующих, которые, зная Евангелие, все-таки не верили ему. Я не могу допустить, чтобы Бог предавал одинаковому осуждению и того, кто добровольно закрывает глаза от света, и того, кто, помимо своей воли, живет во мраке. Я не могу допустить, чтобы Господь отверг те народы, все преступление которых заключается в том, что они не слышали Его учения. Нет, перестанем дерзко ставить границы милосердию Божию. Что касается меня, то я убежден, что на небесном собрании всех существ, допущенных к созерцанию Всевышнего, мы увидим не только святых людей Ветхого и Нового заветов, но и Сократа, Аристида, Нуму, Камилла, Катонов, Сципионов... Словом, я убежден, что не будет ни одного благородного человека, ни одной святой души, к какому бы они ни принадлежали веку, в какой бы стране ни родились, которые не вошли бы в Царство Небесное...”

Когда читаешь эти строки, дышащие такой любовью к людям, таким просвещенным умом, стоящим выше вековых предрассудков, трудно и представить себе, что они написаны в XVI веке, в этот железный век инквизиции и костров, когда распаленные фанатизмом представители различных религиозных лагерей с легким сердцем жарили своих ближних за неодинаковое толкование того или другого догмата, когда последователи Христа во имя Христа становились друг для друга не братьями, а палачами. Вам кажется, что вы читаете произведение какого-нибудь современного моралиста, и вы испытываете такое же ощущение, какое испытывает человек, когда среди чуждого, враждебно смотрящего на него общества внезапно увидит знакомое, близкое лицо, услышит звуки родного, понятного ему языка.

1. Christoffel. Ulrich Zwingli's Leben und ausgewahlte Schriften.

2. Baur. Kirchengeschihte der neueren Zeit von der Reformation dis zum Ende des 18. Jahrhunderts, Tubingen 1863.

3. Ranke. Deutsche Geschichte im Zeitalter der Reformation, Dritter Band, 1868.

4. Hagenbach. Kirchengeschichte von der altesten Zeit bis zum 19. Jahrhundert. 3 Band, Reformationsgeschichte, 1870.

5. Hundeshagen. Beitrage zur Kirchenverfassungsgeschichte und Kirchenpolitik insbesondere des Protestantismus. Erster Band 1864.

6. Bluntschli. Geschichte der Republik Zurich, 2 Bde, 1847.

7. Merle d'Aubigne. Histoire de la reformation du seixieme siecle, 5 t.

8. Laurent. Etudes sur l'histoire de l'humanite. T. VIII. La reforme, 1861.

9. Hausser. История Реформации. Перев. под ред. В. Михайловского. Москва. – 1882.

10. Sporri. Zwingli – Studien, Leipzig 1866.

11. Morikofer, Ulrich Zwingli, nach den urkundlichen Quellen. 2 Theile, Leipzig 1867.

12. Hottinger. Ulrich Zwingli und seine Zeit. 1844.

13. Hess. Vie d'Ulrich Zwingli, reformateur de la Suisse, Geneve. 1810.

14. Reeder. Der schweizerische Reformator, Mag. Huldreich Zwingli, seine Freunde und Gegner. 1855.

Генрих Буллингер, преемник Цвингли в Цюрихе, автор его биографии и замечательной истории Реформации

До каких крайностей доходили теории сектантов, можно видеть из примера города Мюнстер, превращенного Иоанном Лейденским в “Новый Сион”. Этот “пророк” устроил в Мюнстере какую-то пародию на ветхозаветное израильское царство “с 12 судьями, с общей кассой для всего “Нового Израиля” и открыто ввел полигамию, взяв себе, по примеру царя Давида, 14 жен