Сергей Рафальский - Что было и что не было

Но в общем, революционные герои главным образом интересовались «изъятием ценностей». Правда, они тоже очень настойчиво искали вербовщика Деникина, но у него, вероятно, была своя агентура, потому что след его, как след Тарасов у Гоголя, отыскался уже только в «цветных» частях.

Рассказывали (но, возможно, что это было творчество «ворожих до уряду»), что, когда городской голова (щирый украинец), беспокоясь за участь сограждан, вышел навстречу ворвавшемуся в город первому взводу, как полагается, с хлебом-солью, подскакавший навстречу всадник отстранил и то, и другое саблей и торопливо спросил: «Где казначейство?» Слегка дрожащей рукой городской голова указал направление, и моментально весь взвод, как медный всадник, поднял коней на дыбы и ринулся в указанную сторону.

Весь этот неожиданный вулканический налет объясняется, помимо всего прочего, и полной никчемностью наших «щирых». Оба полка, оказывается, уже с утра были почти у города в лесу и ждали только момента, когда петлюровцы начнут парад. В город из леса через болотистые луга вели — с мостами — три плотины. В начале и в конце каждой петлюровцы поставили пулеметные заставы. Но, рассказывали, что первый пулеметчик проснулся только от очень чувствительного удара сапогом в бок: «Эй, товарищ! Вставай! Стрелять пора!» Заставы на самых подступах к городу пытались что-то сделать, но было уже поздно: по плотине неслась лава всадников. И каких всадников! Одному прострелили руку, так он взял поводья в зубы и успел зарубить пулеметчика…

Возвращаясь домой из-за отца и объявленного «осадного положения», я почти бежал по своей плотине.

На одном из мостов рядом застучали конские копыта. И довольно насмешливый голос меня окликнул: «А куда ты так нажимаешь? Краля, что ли, ждет?»

Начинается!.. подумал я и пожалел, что надел в город новые сапоги, но улыбающееся лицо моего спутника было абсолютно доброжелательно.

«Нет, краля не ждет, но вы знаете, какое сейчас время».

«Ну, времени еще хватает, — сказал он, важно посмотрев на свои бесчисленные часы, — а ты вот лучше со мной закури!» — И он вытащил из кармана своих нечеловеческих галифе сигарную коробку, туго набитую папиросами. Я прикурил от зажатой в коробочку ладоней спички и, затянувшись, искренне восхитился: «Отличный табак! Откуда такой?»

«А из Староконстантинова! Богатейшие жиды! Три дня весь город мы, как мешок, трусили, и, поверишь ли, еще осталось! Вот ето был цыганский праздник! Зайдешь в лавку, а там всякая посуда буржуйская и вправо, и влево, аж до потолка! Двинешь шашкой в одну сторону — дзинь! Двинешь в другую — брынь! Весело! Понимаешь — весело!»

Потом завязался совершенно мирный разговор о войне вообще, Великой, в частности, и революции — в особенности… Когда мы прощались, мой спутник, разбирая поводья, как-то тепло сказал:

«А ты, браток, нас не боись. Все русские люди. Есть, конечно, которые шалят, но понимаешь, четыре года: «так точно, Вашбродь! никак нет, Вашбродь»! Да еще по зубам порой за здорово живешь…

А тут воля, свобода… которая братва шалит… А ты все-таки ее не боись! А вот те, что за нами придут — у них злоба чужая. С ними держи ухо востро! Они никому не прощают…»

«А что?» — спросил я, стараясь себе представить, что нас ожидает. Но боец распространяться не пожелал: «Когда молодому постель стелют, поздно ему говорить, что невеста б…», — и, махнув на прощанье рукой, галопом ушел к лесу. Во вторую ночь, каюсь, я уже не спал сном праведника — все чудились звонкие копыта по булыжной мостовой или скрип нашей полуразбитой калитки. Когда совсем рассвело и не стало мочи метаться с боку на бок в постели, я поднял штору, раскрыл окно в упоительную утреннюю свежесть и удивился, что сосед наш, сапожник Парфентий Степанович, по старинной привычке метет перед своей усадьбой тротуар и улицу.

Оглянувшись на стук оконной рамы, он приветливо помахал рукой: «Чего же это вы так рано? Идите, досыпайте! Они уже ушли».

«Как ушли?!»

«Да так… Собрались ночью и ушли… Похоже, петлюровцы их окружать стали…»

«Так у нас, значит, сейчас петлюровцы!»

«Никого нет… Сами по себе и живем… Похоже, что так-то лучше…»

И вдруг добавил, испортив весь гордый анархизм последней фразы: «Вроде как при Николае…»

намек одновременно и на пьесу Меттерлинка, и на синие околыши студенческих фуражек

Имеется в виду ген. Корнилов.