Александра Коротаева - Наша счастливая треклятая жизнь

Когда на спортивную площадку прилетал пограничный вертолет, мы бежали смотреть. От страшного грохота закладывало уши, а от винта шел такой мощный поток воздуха, что, казалось, можно с легкостью взлететь без крыльев. Девушки постарше и улетали — заводились романы. У ворот погранзаставы можно было увидеть то целующуюся пару, то девушку из Городка с заплаканными глазами.

Иногда пограничники встречались нам на берегу: по команде человек двадцать бросались в море в белых кальсонах. Взбивая пену, по-мальчишечьи гоняли мяч, дурашливо притапливая друг друга. На наших спортивных площадках они играли в волейбол и футбол, а мы с радостью приносили укатившиеся в бурьян мячи. Казалось смешным и нелепым, что эти взрослые могучие дяди ведут себя как соседские пацаны. А солдатикам было по восемнадцать — двадцать.

Нам нравились пограничники. У них всегда было оружие при себе, и на вышках они смотрелись очень мужественно, как на картинках в книжках про разведчиков.

Однажды мы с девчонками влезли на высокий забор и увидели, что на плацу стоят наши любимцы, вытянувшиеся в струнку, а какой-то начальник ходит взад-вперед вдоль строя, кричит и ругается матом. Наша Галка заорала с забора: «Эй ты, говно засратое! Думаешь, ты начальник и тебе все можно?» Офицер растерянно оглянулся, а Галка продолжала: «Если ты еще раз матюкнешься на наших друзей, то мой папа тебе, знаешь, что сделает?!» Тут Галка стала в таких красках перечислять, что может сделать всемогущий папа, что мы открыли рты, а на начальнике приподнялась фуражка. Пограничники с трудом продолжали стоять по стойке «смирно». Вдруг двое рядовых ринулись к забору, на котором сидели мы. Стало ясно, что надо тикать, сматываться, и как можно быстрее.

Земля была сухая, вся в острых камнях, сандалии скользили, мы рисковали в кровь разбиться на крутых поворотах. Сапоги за спиной уверенно и равномерно стучали, приближаясь. Я остановилась, и сапоги простучали вперед. Галка мчалась не оглядываясь, а бегала она хорошо. Постепенно все поняли, что нужна только Галка, и остановились. Она рванула в гору, и ее, конечно, поймали. Придерживая ее за шиворот, они что-то там говорили. Подойдя, мы изумились. «Повтори, что ты сказала! А что еще твой папа говорит?» — Пограничники катались со смеху. Галка вошла в раж, и рот у нее не закрывался. Покурив и придя в себя, они сказали: «Мы тебя не поймали, поняла? И вообще, недельку не показывайтесь тут. Через неделю он уедет». Мы смотрели им вслед и думали: «Все-таки они добрые, эти пограничники, а мама не верит!» Неделю на заставу мы честно не ходили.

Ноги промокли, не заболеть бы. Надо чаю горячего и в ванну! В Крыму мы никогда не пили столько чая, как в Сибири. Там чайниками пьют! Могут просто гонять один голый чай, без ничего. Сидят люди на пендюрочной хрущевской кухне, на улице мороз, а в желудке кипяток — и вроде не так холодно и тоскливо. Но самое большое счастье — ванна!

Когда в сорокаградусный мороз ты стоишь по часу на автобусной остановке почти в голой степи, где люди, как пингвины на льдине, сбиваются в кучу и от них идет пар, тебе кажется, что это конец. И тогда ты вспоминаешь, что дома есть ванна. Блажен и благословен звук набирающейся в ванну воды! Эти мощные, глубинные були звучат в моей памяти как гимн жизни.

В Феодосии у нас был свой пляж — Чумка, наша земля и наше море. На городских пляжах мы не купались. Чумкой он назывался потому, что именно здесь в четырнадцатом веке началась эпидемия чумы и оттуда попала в Европу.

Чумка когда-то была лучшим пляжем в Феодосии: мелкая галька и прекрасное дно. Море всегда было чистым, а пейзаж живописным: горы, крепости, мостки, фелюги и байды, рыбаки, смолившие лодки и латавшие сети. Здесь мы пили сладковатый ледяной нарзан, выливавшийся прямо из железной трубы на землю и живыми ручьями впадавший в море. Здесь поднимались на горку и в неизменном восторге замирали в проеме Генуэзской стены, образовавшемся во время войны от попавшего в нее снаряда.

Внизу и дальше до горизонта лежало море. Огромное полотно морской глади, и на нем, в разных местах, большие корабли, серыми точками вцепившиеся в голубое шелковое пространство. Повисая над морем стрекозой, усердно кряхтел пограничный вертолет.

Бегали мы на море между делом — на полчаса, на сорок минут, но несколько раз в день. Оставив на берегу кучку белья, мы с разбегу бросались в море и сразу плыли к буйку, потом до изнеможения ныряли с больших камней, пока не закладывало уши и нос. Выйдя на берег, наперегонки бежали домой с полотенцами на плечах, зажав рукой подол платья и размахивая мокрыми купальниками (в мокром мама ходить не разрешала).

Городские пляжи гудели как ульи. Народ шел на берег толпами — с озабоченными лицами, как на работу. Отдыхающие брали с собой продукты, тряпки-подстилки и пытались занять лучшие места, на которых высиживали с утра до вечера, стараясь ни пяди не уступить ближнему. Толпа буквально жарилась на солнце, не желая упустить оплаченную драгоценную минуту. Женщины, добиваясь ровного местного загара, сбрасывали лямки лифчиков. Мужчины же, в свою очередь, закручивали плавки так ловко, что казалось, сзади их вообще нет, зато впереди появлялся мощный акулий плавник. Обратясь к солнцу лицом и широко разбросав руки, они дерзкими Икарами могли стоять часами.

По берегу ходили местные жители почтенного возраста, скороговоркой предлагая купить кукурузу или пирожки и поражая курортников своей сухой шоколадной кожей. Носили по пляжу копченую и вяленую рыбу. Все это лениво раскупалось, съедалось, а остатки культурно прикапывались под камни или в песок. Туда же совались и окурки. Иногда, несмотря на кажущуюся чистоту пляжа, на ровном месте возникал одинокий использованный презерватив — все пытались чем-нибудь его от себя отбросить, а он опять оказывался под носом. В море же презервативы плавали косяками. Неискушенные приезжие девушки боялись их, принимая за медуз, а мы, местная шпана, неясно представляя себе их назначение, твердо знали, что это что-то запретное.

Помню ночное купание на городском пляже. Мы были маленькими и шли темным душным вечером с мамой и мамиными приятельницами по набережной. Кто-то предложил зайти на пляж. Зашли. Море замерло и стояло не шелохнувшись. Чуть покачиваясь, свисали звезды. На берегу никого не было. Мы сели на хорошо просоленные топчаны. Где-то в темноте слышались голоса и счастливый смех, с танцплощадки доносилась музыка. Не удержавшись от соблазна войти в воду, одна из женщин разделась догола и поплыла, хохоча, как русалка. Другие, недолго думая, последовали за ней. Мама осталась сторожить вещи, а нам с Нанкой разрешила окунуться у берега. Рядом, как мячи, плавали говорящие головы маминых подруг, но нам с Нанкой не было страшно. Вода была теплая, еще теплее, чем воздух. Я легла у берега и стала рассматривать свои руки под водой. Желто-зеленые пузырьки песчинками лунной пыли прилипали ко мне и не хотели от меня отрываться. Я водила руками вокруг себя, и светящиеся круги закручивались, как тончайшая паутина. И вдруг я ощутила такой восторг, такую нежность к жизни, такую радость моего присутствия в ней!