Николай Пинчук - В воздухе - ’яки’

Вражеский аэродром мы отыскали не сразу. Пришлось покружить в воздухе. А нетерпение все больше овладевало нами. Ведь немцы могли так замаскировать свой аэродром, что его на большой скорости и не заметишь, могли оборудовать вблизи ложный. Бортовой боекомплект же не бесконечен, он строго ограничен. Выпустишь его по ложным мишеням — и останешься в дураках.

Но вот наконец я увидел бетонированную взлетно-посадочную полосу, в конце которой стояли 4 транспортных "юнкерса". Около них пристроились автоцистерны — видимо, немецкие техники дозаправляли самолеты. Нашего появления в такую погоду они не ожидали. Подаю команду, и мы пара за парой идем в атаку по хорошо видимым целям. Запылала автоцистерна с бензином, огонь перекинулся на самолет. От машин в разные стороны побежали немцы. После первой атаки опомнилась и открыла огонь малокалиберная зенитная артиллерия. Мы ушли от аэродрома, сделали большой круг и через несколько минут с высоты 50-100 метров произвели повторный заход по стоявшим самолетам. С малой высоты и по таким большим целям стрельба особой сложности не представляет. Наши пулеметно-пушечные очереди оказались меткими. Дело было сделано, и после второй атаки мы ушли в сторону залива Фришес-Хафф. Затем развернулись и полетели вдоль береговой черты.

Наш аэродром от залива находился в полутора десятках километров. Но что такое? Береговая черта вдруг стала уходить на север. "Чертовщина какая-то. Неужели заблудились?" — подумал я. Об этом, видимо, думали и мои товарищи, но молчали, только плотней прижались к моему самолету. По времени мы должны уже быть над своим аэродромом, а его все не видно. Впереди показалась какая-то река.

— Так можно залететь к черту на кулички, — проворчал Калюжный.

Я ничего не ответил, достал планшет с картой и тут же облегченно вздохнул. Так и есть — проскочили свой аэродром. Разворачиваемся на обратный курс и через несколько минут — долгожданный дом с теплом и армейским уютом, с друзьями и оставшимся недопитым чаем.

— Я знал и верил, что и в таких сложных метеорологических условиях гвардейцы с заданием справятся. Передай ребятам мою благодарность, удовлетворенно сказал командир полка после моего доклада.

Он приказал телефонисту вызвать штаб дивизии, чтобы обрадовать генерала.

Мне с товарищами не раз приходилось вылетать на задания в подобных условиях. Помню, однажды потопили 3 быстроходных катера. Гонялись за ними почти в тумане, но приказ выполнили.

Красная Армия неудержимо наступала по земле гитлеровской Германии. 3-й Белорусский фронт успешно крошил группировку врага, прижатую к заливу ФришесХафф, юго-западнее Кенигсберга. Фашистское командование решило спасти остатки своих войск, переправив их на косу Фрише-Нерунг, в крепость Пиллау.

В полдень 17 февраля командир полка приказал моей эскадрилье срочно вылететь на штурмовку противника, переправлявшегося по льду залива на косу. Поднявшись в воздух, мы взяли курс на Хейлигенбейль. Этот город да еще порт Розенберг были последними опорными пунктами восточнопрусской группировки врага. Дальше немцам отступать было некуда: за спиной море. Вот почему этот район они постарались основательно укрепить.

Юго-западнее Хейлигенбейля был создан так называемый железный рубеж. На железной дороге немцы поставили вагон к вагону товарные составы, груженные песком и гравием, а между ними — "фердинанды". Отсюда они вели обстрел наших наступающих частей.

До войны Хейлигенбейль был тихим заштатным городишком. В войну здесь построили авиационный завод, на котором эксплуатировались пленные русские, поляки, словаки, сербы, французы. Нам с воздуха хорошо было видно, как поработала здесь советская авиация. Город был в дыму пожарищ, завален грудами битого кирпича. На улицах валялись телефонно-телеграфные столбы, сорванные с петель двери и оконные рамы, домашняя утварь. Огромная крыша авиационного завода Мессершмитта напоминала решето.

При подходе к цели нас встретил сильный зенитно-заградительный огонь. Особенно досаждали "эрликоны". Светящиеся трассы, словно огненными веревками, со всех сторон опутывали наши самолеты. Отворачивать и маневрировать было невозможно, оставалось одно — на большой скорости проскочить это море огня. Истребители со снижением неслись к заливу. Огненные линии появились рядом с кабиной самолета Викентия Машкина. Он сразу же почувствовал резкие удары снизу. Самолет загорелся. В кабину ворвалась дымная гарь. Викентий резко развернул "ястребок" в сторону Эльбинга, откуда враг уже был выбит.

Горящий самолет, как метеор, несся над деревьями к линии фронта. Машкин отсчитывал последние минуты своей жизни. Прыгать с парашютом на такой малой высоте — верная гибель. Садиться на деревья, да еще, быть может, в стане врага — то же самое. "Не взорвался бы самолет, не заклинило бы мотор, успеть бы перелететь линию фронта", — думал Викентий.

— Не подведи, "ястребок", вывези! — шептал летчик.

Чад горящего масла, искры и копоть наполнили кабину. Перед глазами, как в тумане, проносятся овраги, озера, леса. Стрелка прибора температуры масла уже дважды доходила до предельного упора и возвращалась к нулю. В эти мгновения перед Викентием промелькнула вся его жизнь. Он, будто наяву, увидел лица отца, матери, братьев, сестер, места своего детства. Особенно мать жалко. Как она, бедная, будет плакать и убиваться, узнав о гибели сына… Нет, летчик Машкин не сдастся, не погибнет, он сделает все, чтобы выжить…

Самолет, как тяжелобольной человек, кашлял, чихал. Горячий, удушливый воздух в кабине вызывал тошноту и слезы у летчика. Вдруг мотор резко фыркнул и взвыл.

"Немедля садиться, иначе заклинит", — пронеслось в мозгу у Машкина.

Впереди показалась небольшая поляна. Викентий выключает зажигание, гасит скорость, выпускает тормозные щитки, резко делает скольжение с крыла на крыло, чтобы не проскочить поляну. Самолет чадит, коптит, сыплет искрами, как головешка, но пока не взрывается. Правой рукой летчик продолжает сажать самолет, а левой быстро отстегивает привязные ремни, чтобы можно было моментально выскочить. "Ястребок" на брюхе уже ползет по земле. Машкин изо всех сил уперся ногами в педали, а левой рукой — в подушку прицела, чтобы не размозжить голову. Резким движением открывает фонарь и выпрыгивает из кабины на левое крыло, кубарем скатывается на землю. Самолет прополз еще метров двадцать и остановился. На случай взрыва Викентий отбежал от него в сторону еще метров на пятнадцать и упал, потеряв сознание.

Очнулся он от боли в левом плече. В ушах звенели соловьиные трелн. Невольно подумал: "Откуда зимой взяться соловьям?" Быстро вскочил и побежал в сторону ближайшего леса. Соловьиное пение в ушах прекратилось. "Скроюсь в лесу. Если увижу немцев, замаскируюсь. Скоро сюда придут наши. Двое-трое суток выдержу в какой-нибудь норе. Только не раскисай, держись, Машкин!" успокаивал он сам себя.