Александр Владимирский - Сулейман Великолепный и его «Великолепный век»

Характерно, что в отличие от европейских феодалов турецкое законодательство строго регламентировало величину ренты, которую тимариоты и займы могли взимать с крестьян, а также их отношения с крестьянами. Турецкие феодалы не пользовались, например, таким важным правом, как феодальная юрисдикция; их роль в управлении ленами была невелика, поскольку судебная и гражданская власть принадлежала кадиям.

При Сулеймане некоторое число христиан-ленников сохранялось только в недавно завоеванных венгерских и сербских землях, но к началу XVII века все они перешли в мусульманство.

Подавляющая часть земледельческого христианского населения Османской империи была прикреплена к земле и без разрешения феодалов или местных властей не могла покинуть своего надела. Законы Сулеймана Великолепного устанавливали 10–15-летний срок сыска беглых крестьян. Но в горных районах Балкан издавна было много скотоводческих христианских общинных поселений. Крестьяне-скотоводы по-прежнему уплачивали налоги с каждого дома, делали поставки скотом и продуктами скотоводства. Они, как правило, не передавались частным владельцам, поэтому их положение было значительно легче, чем положение земледельцев.

Земледельцы-мусульмане платили десятину (ашар), а христиане от 20 до 50% урожая (харадж). Немусульмане (христиане и иудеи) платили еще подушную подать – джизью, которая позже слилась с хараджем, увеличив его размер до половины урожая.

Интересно, что крестьяне раньше, чем их хозяева, стали наследовать свои земельные участки. Однако уже в конце правления Сулеймана Великолепного в связи с прекращением завоеваний и отсутствием сколько-нибудь значительной военной добычи, а также в связи со все большей нуждой в денежных средствах, сипахи повысили уровень эксплуатации крестьян. Это вызвало недовольство и волнения райя. С другой стороны, отсутствие новых военных походов уже в конце XVI века вызвало мятежи расквартированных в Стамбуле янычар, которые в XVII—XVIII веках неоднократно свергали с престола султанов. Сильная турецкая армия, достигшая при Сулеймане зенита своего могущества, в дальнейшем стала могильщиком империи. Не в силах противостоять европейским армиям, она лишь усиливала внутреннюю смуту и противилась проведению необходимых для выживания страны реформ по европейскому образцу.

Феодалы все больше увлекались предметами роскоши из Европы, а вместо себя предпочитали посылать в походы наемных воинов. В конце XVI века перестал соблюдаться прежний запрет сосредоточения нескольких ленов у одного владельца. Появились крупные земельные владения, владельцы которых уже не имели отношения к военной службе. Также и султаны, начиная с Сулеймана Великолепного, раздавали своим фаворитам и наместникам провинций обширные поместья в наследственное владение. Большинство же тимариотов и займов, неспособных эффективно вести хозяйство, не выдерживали конкуренции с крупными землевладельцами и постепенно разорялись, а значит, уже не могли сами выступать в поход и выставлять требуемое число воинов. Качество турецкой конницы падало, а пехоты – не улучшалось. Проживи Сулейман I еще десяток лет, он наверняка бы испытал уже горечь поражения. Но судьба хранила его от этого. При Сулеймане численность сипахов в войске достигала 200 тыс. человек, а к концу XVII века осталось лишь 20 тыс. Без мощной армии и флота империя не могла существовать, но само наращивание вооруженных сил разрушало экономику страны и неизбежно вело империю к кризису.

Пока в Европе уже в XVI веке бурно развивались рыночная экономика и банковское дело, экономика Турции оставалась главным образом натуральной и во многом патриархальной. Развивалась лишь государственная военная промышленность, причем функционировала она феодальным образом. Почти все промышленные товары закупались в Европе на средства, которые отнимались у тех же европейцев в ходе завоевательных войн. Но подобные завоевания не могли быть прочными. Как раз в середине XVI века основные торговые пути переместились из Средиземного моря в Атлантику и северные моря. Заинтересованность европейских государств в торговле с Османской империей постоянно падала. Еще при Сулеймане Великолепном европейцы нередко предпочитали откупаться от турок, чем сражаться с ними. Но при его преемниках, по мере того как слабела Османская империя, она стала рассматриваться европейскими державами в качестве «больного человека Европы», объекта торгово-экономической эксплуатации и военно-политической экспансии.

Не благоприятствовали Турции и политические изменения, происшедшие в Европе в XVII веке. После того как австрийские Габсбурги проиграли Тридцатилетнюю войну, завершившуюся в 1648 году Вестфальским миром, они на время отказались от борьбы за гегемонию в Германии и сосредоточились на своих наследственных владениях, непосредственно граничивших с Османской империей. Кроме того, противостояние Габсбургской империи с Францией потеряло былую остроту. В результате турки стали терпеть поражения от австрийцев. А после катастрофы под Веной в 1683 году у османов осталась лишь тень былого величия, и их перестали считать серьезным военным противником, опасным для судеб европейских государств.

Вследствие содержащегося в Коране запрета на получение прибыли турки и другие мусульмане Османской империи не занимались торгово-финансовыми операциями. Последние целиком сосредоточились у представителей религиозных и этнических меньшинств: греков, армян, иудеев, французов, генуэзцев, венецианцев и других выходцев из итальянских государств. Таким образом, все те этнические и религиозные группы, которые были связаны с рыночной экономикой и экономическим прогрессом, напрямую не были связаны ни с имперским народом – турками, ни с османской идеей. Не были они заинтересованы и в дальнейших завоеваниях, равно как и в поражениях своих европейских контрагентов.

Султан Мехмед II Завоеватель, правивший в 1444–1446 и 1451–1481 годах, издал так называемый «братоубийственный закон», согласно которому новый султан получил право, но только с одобрения улемов (религиозных авторитетов), предавать смерти своих братьев как явных или потенциальных мятежников, чтобы сохранить единство Османской империи. Закон, безусловно, жестокий и варварский, что, впрочем, не помешало ему стать достаточно эффективным орудием сохранения государственного единства. Та идея, что «предпочтительнее потерять принца, чем провинцию», вероятно, вдохновляла Мехмеда II. Ведь любой из братьев наследника престола мог стать его опасным конкурентом в момент смерти его отца-султана, тем более что четкий порядок престолонаследия так и не был определен и выбор наследника всецело зависел от выбора правящего султана, а его выбор мог неоднократно меняться на протяжении царствования. Бывало, что братьев наследника престола убивали еще до правления Мехмеда II, но случалось это относительно редко, причем обычно поводом служил открытый мятеж нетерпеливых претендентов на престол. Но уже в царствование покорителя Константинополя принцев начали уничтожать во все возрастающем количестве. Сам Мехмед II без колебаний умертвил двух своих братьев. Его сын Баязид II казнил своего племянника Огуза, сына знаменитого принца Джема, который после смерти Мехмеда II восстал против своего брата. После смерти Огуза Баязид II казнил и трех из своих сыновей – тех, что подняли против него восстание. Его сын и преемник Селим I, отец Сулеймана Великолепного, правивший в 1512–1521 годах, в первые несколько месяцев своего царствования казнил четверых племянников, двух братьев, а впоследствии и трех сыновей-мятежников. Сулейман Великолепный последовал примеру отца и умертвил племянника и двух внучатых племянников, а потом и двух своих сыновей вместе с внуками, поскольку они подняли мятеж. Мурад III убил пятерых братьев, а Мехмед III стал настоящим чемпионом, когда в 1595 году в день своего восшествия на престол уничтожил 19 своих братьев, опасаясь восстаний с их стороны. Он же ввел еще один жестокий обычай, по которому сыновьям и братьям султана не позволялось, как прежде, участвовать в управлении империей. Теперь принцев помещали в «золотую клетку» – «Кафес», специальный павильон на территории султанского гарема. Там их общение с внешним миром было весьма ограничено. С одной стороны, это предотвращало возможность заговора с их стороны. Но, с другой стороны, если такие принцы все-таки достигали престола, они имели очень специфический жизненный опыт, который только мешал им успешно править империей. Поэтому султаны все больше превращались в церемониальные фигуры, а реальная власть сосредотачивалась в руках великих визирей. Постепенно количество принцев, уничтоженных в профилактических целях, пошло на убыль. В XVII веке султан Мурад IV уничтожил всего лишь трех из оставшихся у него братьев. Тем не менее за время действия «братоубийственного закона» с начала XVI по конец XVII века было истреблено 60 принцев из правящей османской династии.