Николай Колибуков - Аджимушкай

Идем без остановок. Мучает вопрос: сказать ли Егору о том, что огонь из пулемета открыл не Шапкин, а я? Наконец решаю - дело не в том, кто это сделал, важно другое: нашелся такой боец, и главное - командир признал такие действия правильными. Да и зачем в неудобное положение ставить Шапкина, еще сочтут, что я пытаюсь прославиться.

Что-то отстает Мухин. Тревожно посматриваю на него;

- Алексей, устал?

- Ранен... Молчи, никому ни слова.

Чупрахин кладет его руку себе на плечо.

- В строю не разговаривают, - полушепотом произносит Кувалдин. - Крепче опирайся на матроса Самбуров, возьми у Мухина винтовку,

- 3

Шапкин дает нам по очереди бинокль и велит посмотреть на чернеющий в море берег Керченского полуострова. Прикладываю к глазам прибор. Холодный металл обжигает переносье, терплю и с затаенным дыханием стараюсь увидеть там фашистов.

Но, кроме серой расплывчатой массы, ничего не вижу. Молча передаю бинокль Мухину. Чупрахин, сбив ушанку на затылок, сидит на бруствере окопа и говорит:

- Зря стараешься, Алеша, расстояние большое.

- Наблюдение продолжать! - упорствует Шапкин. Месяц назад приказом командира дивизии ему присвоили воинское звание старшего сержанта и поставили временно командовать взводом. Отделение теперь возглавляет Кувалдин. Шапкин одет в новенькую шинель с треугольниками на петлицах. Она ему очень идет, как-то по-особому оттеняет, суровое, немного настороженное лицо.

- По всему видать: будем высаживаться в Керчи, - говорит Шапкин. - Это, пожалуй, труднее, чем на Хасане было. Хотите, расскажу, как мы там самураев утюжили?..

Кирилл подмигивает мне:

- Наш командир - огонь! Я о нем заметку во фронтовую газету послал. Все рассказал, как он на марше по самолетам открыл огонь, как вот командиром стал... Хочется, чтобы меня там, в редакции, заметили. Писать я умею. Заметят?

- Обязательно, и тебя и Шапкина, - отвечаю я и, взяв кирку, начинаю углублять окоп. Под ударами звенит и крошится схваченная морозом земля.

Приходят подполковник Шатров и лейтенант Сомов. Шатров невысокого роста, прямой, на нем ладно сидит обмундирование. Если бы не шрам на щеке, он был бы красавцем. Но рубец с голубым отливом испортил лицо. Шатров приказывает отвести роту в укрытие и построить в две шеренги,

- Медленно работаете. Другие уже отрыли окопы, - упрекает Шатров.

Он достает из планшета какой-то листок.

- "Шапкин Захар Петрович", - читает он.

- Я, - чуть подавшись вперед, откликается старший сержант.

- Правильно назвал вашу фамилию, имя и отчество?

- Правильно.

- Десять шагов вперед, марш!

Шатров обходит кругом Захара и вдруг неожиданно для нас палит из пистолета в воздух, Шапкин вздрагивает, виновато улыбается.

- Закалки не чувствую! Становитесь в строй.

Подобную операцию Шатров проделывает с каждым. Сзади Кувалдина он поджег взрыв-пакет. Егор, тихо вздохнув, и ухом не повел.

- Как у вас со слухом?

- Хорошо, не обижаюсь,

- На сколько метров бросаете гранату?

- Когда как, со злости швырну метров на шестьдесят.

Шатров отступает назад и вопросительно смотрит на Сомова, потом на Егора.

- Я серьезно спрашиваю.

- Понимаю, - роняет Кувалдин.

Подполковник вынимает из кармана шинели деревянную болванку, обитую железом, и передает ее Кувалдину.

- Бросайте!

Егор мощным взмахом рассекает воздух. Граната с клекотом описывает в воздухе дугу и падает далеко за курганом.

- Со злостью бросали? - с улыбкой спрашивает Шатров и приказывает измерить расстояние.

- Семьдесят шагов, - возвратясь, докладывает Сомов,

- Подходяще, становитесь в строй. Беленький!

- Я!

- Наденьте противогаз!

- Есть!

Кирилл торопится. Но движения его неуверенны и неотработанны, Видимо, не часто приходилось заниматься таким делом, Когда наконец он надевает противогаз, подполковник приказывает:

- Бегом до той высоты и обратно. Марш!

Кирилл, бежит тяжело. Но все же преодолевает расстояние. Встав в строй, Беленький жадно глотает воздух.

- Трудно? - спрашивает у него Шатров.

- Почему трудно?.. Я грамотный человек, понимаю, что к чему.

- Хорошо. А все же трудно?

- Нет, - глотнув очередную порцию воздуха, упорствует Кирилл.

- Похвально. Где служили?

- В кавалерийской дивизии. В маршевую роту попал из госпиталя. Животом болею. От грубой пищи это.

- Бывает и не от пищи, - чуть улыбнувшись, замечает Шатров и обращается к Сомову: - Тренироваться и тренироваться, метать гранаты, рыть окопы, преодолевать проволочные заграждения.

Живем в землянках у самого моря. Здесь много войск. Для чего они сконцентрированы, нам, конечно, неизвестно. Одни утверждают, что будем десантом высаживаться на Керченский полуостров, другие поговаривают о создании резервной армии, которая якобы будет переброшена по воздуху для обороны Москвы.

Уже изрядно наскучила игра в перебежки, Нет уж сил ковырять мерзлую землю. Наш ротный - непоседа. Мы называем его Будильником. Он не дает нам ни минуты покоя. Уметь быстро отрыть окоп - это, наверное, потребуется в бою, но, кроме этого, он заставил нас вчера четыре часа заниматься строевой подготовкой. Потом два километра мы бежали в противогазах. У Мухина открылась рана. От сильной боли он застонал и начал петлять, словно подстреленный заяц, но все же не остановился, достиг намеченного рубежа.

Вечером сидим в землянке. Потрескивают поленья в печурке. Кувалдин бреется, примостившись у коптилки, сделанной из снарядной гильзы. Бритва в его огромной руке кажется игрушечной. Глаза у Кувалдина спокойные, с поволокой. Но - странное дело - на его лице я никогда еще не видел следов усталости. Егор улыбается редко, скупо. Но когда улыбается, - черт возьми! как бы тяжело ни было у тебя на душе, все проходит. Я беру газету и начинаю читать.

- Ну, что там, прет? - спрашивает Кувалдин. Он аккуратно вытирает бритву, кладет ее в футляр.

- Выдохнется, - отзывается Чупрахин.

Мы разговариваем короткими фразами. На душе у нас тревожно. Ходят слухи, что немцы заняли Ростов.

Мухин лежит в углу землянки. Он осунулся, побледнел.

Егор присаживается к нему, говорит:

- Алеша, есть у меня в дивизии знакомая девушка. Она дружит с одним хорошим врачом, который не выдаст твоей тайны.

- Надоел я вам, - грустно вздыхает Мухин. - Ничего вы не понимаете. Он приподнимается и, сидя, долго смотрит в маленькое окошко землянки. Помните, говорил, что у меня отец на фронте? Он погиб, ребята.

Кувалдин, набросив на плечи шинель, уходит. Через. полчаса он возвращается с двумя девушками и обращается к нам:

- Товарищи, освободите на минуту помещение, доктор посмотрит, что за болячки на теле у Мухина.