Юлий Оганисьян - Абд-аль-Кадир

В Алжире ненависть арабских племен к городу обострялась тем, что именно город был вместилищем власти иноземных завоевателей. До тех пор, пока корсарство экономически и политически ориентировало янычарское государство в сторону моря, эта ненависть выплескивалась лишь в эпизодических выступлениях арабских племен. Положение изменилось, когда морской разбой стал приходить в упадок и янычары, не утратившие от того пиратских привычек, начали разбойничать внутри страны.

К началу XIX века на морских путях господствовали мощные флоты европейских держав. Алжирские корсары не отваживались уже на дальние рейсы. Их флот сократился до десятка кораблей. В алжирских тюрьмах содержалось все лишь несколько сот пленников, ожидавших выкупа. Добычи пиратов не хватало даже на выплату жалованья янычарам. Правда, и тогда алжирские корсары все еще контролировал морские подходы к магрибским портам. Чтобы обеспечить себе свободу судоходства в этом районе, многие государства платили дею ежегодную дань. Среди них были такие сильные морские державы, как Соединенные Штаты Америки, Голландия, Португалия, Норвегия.

Но пиратство в то время было уже для янычар побочным промыслом. Главным источником их доходов стало податное ограбление алжирских землевладельцев. Дей, заключавший миллионные сделки с Францией на поставки алжирского зерна, выколачивал подати, не считаясь с традиционным для всех мусульманских стран налогом: десятой частью урожая приплода скота. В деревнях бесчинствовали отряды янычар, посланные для сбора налогов. Им помогали военнослужилые племена, называвшиеся махзен. Эти племена были освобождены от податного обложения и сохраняли поэтому верность янычарам. У крестьян отнимали даже семенное зерно. Непокорным рубили головы.

Арабские и берберские племена, привыкшие к вольной жизни, бунтовали. Восстания вспыхивали повсеместно. Наиболее крупное произошло в конце XVIII века в Орании, близ границы с Марокко. Оно продолжалось несколько лет. Лишь бросив на восставших почти все янычарское войско, дей смог утвердить свою власть в этом районе. Но только временно. И практически только в городских центрах провинции. В глубине страны вызревали новые силы, способные сокрушить янычарское господство.

Небольшой поселок в несколько десятков домов приютился у одной из излучин речки Хаммам, что протекает в западной части Алжира, южнее Орана. Как и все такие реки — уэды, — питающиеся лишь скудными дождями, она маловодна и иссякает, не добравшись до Средиземного моря. Но ее воды хватает на то, чтобы давать жизнь многим земледельческим поселкам вроде Гетны. Нехитрая система отводных каналов орошает апельсиновые и оливковые сады, окружавшие деревню, и, разветвившись за окраиной на множество ручейков, поит живительной влагой пшеничные поля. За ними далеко на юге зыбится мутное марево великой пустыни Сахары. Ее жаркое дыхание опаляет днем Гетну пропыленным раскаленным ветром. На западе голубеют поросшие лесом отроги гор древнего Атласа. Оттуда вечерами веет отрадная для уставшего за день земледельца прохлада.

Одноэтажный глинобитный дом с плоской земляной кровлей, расположенный в центре Гетны, выделяется среди других таких же домов своей массивностью и просторным двором. Отличается он от своих соседей и внутренним убранством. Богаче украшено оружие, развешанное по стенам, тоньше выделка устилающих полы ковров, искусней изготовлена домашняя утварь. В остальном жизнь в резиденции шейха Махи ад-Дина, возглавляющего племя хашим, обставлена столь же скромно и неприхотливо, как и в обычном арабском жилище.

Во дворе шейха всегда многолюдно, а рядом обычно разбиты шатры арабов, приехавших искать помощи или совета у своего вождя. Далеко окрест простирается власть и влияние Махи ад-Дина. Судьба многих соплеменников зависит от его решений.

Никто из всей Орании не почитаем в народе столь глубоко, как Махи ад-Дин. И заслуженно. Шейх прост в обращении, непритязателен в одежде, умерен за пиршественным столом. Он столь же славится благочестием и набожностью, сколь мудростью в делах и доблестью в бою. Несмотря на преклонный возраст, седобородый шейх юношески строен и вынослив. Одетый в неизменный белый бурнус — шерстяной плащ с капюшоном, — он может целый день провести в пути, расставаясь с седлом лишь для того, чтобы совершить положенные для каждого правоверного молитвы. Янычарам не однажды приходилось испытывать на себе твердость его духа и силу его руки: Махи ад-Дин был одним из вождей Оранского восстания.

Смирившись с поражением, шейх не смирился с иноземным господством. Он одержим идеей освобождения своего народа. Оранский бей осведомлен об этом, но остерегается своевольного шейха. Слишком велико его влияние. Слишком опасно возбуждать и без того озлобленное на турок население.

Сам Махи ад-Дин держится в отношениях с беем с достоинством, но не вызывающе. Он исправно выплачивает подати и не позволяет своим людям нападать на янычар. Он знает, что время для решающей схватки еще не пришло. Его надо ждать, к нему надо готовиться. Этому посвящены все помыслы и дела Махи ад-Дина. В укромных местах неутомимый шейх создает склады оружия, скрытно договаривается о союзе с вождями других племен, заключает тайные сделки с французскими и испанскими купцами на поставку военного снаряжения.

Но первая его забота — о силе и сплоченности собственного племени. Сложны и многообразны повседневные обязанности шейха. Он распределяет землю, пастбища и источники воды между родами и семьями, намечает сроки начала и окончания полевых работ, устанавливает раскладку податей. Его слово решает споры и тяжбы между соплеменниками. Он следит за религиозным воспитанием и военным обучением молодежи. Он — хранитель племенных традиций и главное лицо при исполнении религиозных обрядов.

Только властью шейха может быть принят в племя инородец. И только лично ему вступающий приносит традиционную клятву, звучащую, как заклинание:

«Моя кровь — твоя кровь, мой ущерб — твой ущерб, моя месть — твоя месть, моя война — твоя война, мой мир — твой мир, ты наследуешь мне — я наследую тебе, ты взыскиваешь за меня — я взыскиваю за тебя, ты платишь выкуп за меня — я плачу выкуп за тебя».

Горе тому, кто преступит эту древнюю клятву. Высшая кара для клятвоотступника — изгнание из племени. А тогда может спасти только чудо. Ибо без племени он — ничто. Лишенный всех средств существования и поддержки соплеменников, оскверненный их презрением, он будет неминуемо раздавлен средневековой жестокой жизнью.