Анри Труайя - Оноре де Бальзак

Оноре без разбору поглощал все, что попадало под руку, впрочем, явно отдавая предпочтение книгам поучительным. Во время перемен он не склонен был принимать участие в играх, с отсутствующим видом и книгой в руках удалялся под дерево. Теперь его радовало наказание в «алькове» – здесь он мог в полном одиночестве думать о прочитанном. Следствием этой неистовой и безрассудной страсти стало желание походить на авторов, которыми восхищался. Мальчик обладал феноменальной памятью: достаточно было пробежать текст, чтобы обратить внимание на малейшие детали. Поскольку источников были сотни, голова его была переполнена всевозможными сведениями. Он все больше удивлял отца Лефевра своими познаниями и живостью суждений. Ничего не говоря вслух, Оноре был тем не менее уверен, что рано или поздно покажет, на что способен. Каким образом? Пока не знал, но волнение молодого ума было столь мощным, что он чувствовал себя в силах покорить мир. Хотя, кажется, окружающие сомневались в великом будущем, которое он себе предназначил: даже отец Лефевр, считавший его учеником способным и особенным, не мог представить себе Бальзака на вершине славы, другие учителя и соученики и вовсе видели в нем только странного мальчугана, известного несколько заносчивой манерой рисоваться и неумеренной тягой к писанию – чужому или своему.

Увлечение Андре Шенье подтолкнуло к сочинению стихов, строки, посвященные инкам, будут приведены в «Луи Ламбере»: «О инка! Властелин несчастный, злополучный!» Несмотря на несовершенство этого александрийского стиха, Оноре упорствовал и декламировал свои измышления перед товарищами, которые в насмешку дали ему прозвище «поэт». По правде говоря, в это время Бальзака занимает не столько музыка слов, сколько нагромождение мыслей о некоей высшей силе, которую он не решается назвать Богом, но которая правит миром согласно своим таинственным законам. Мальчик совсем не религиозен, как и большинство других воспитанников, но испытывает невероятную тягу к тому, что «там», строит из себя вольтерьянца, задает дерзкие вопросы, хотя сам не прочь верить. Готовясь к первому причастию, ни с того ни с сего спрашивает у капеллана коллежа отца Абера, откуда Господь взял мир. Тот отвечает ему загадочной фразой из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово и Слово было у Бога». Не удовлетворенный таким объяснением, мальчик хочет точнее знать, откуда взялось это «слово». «От Бога», – отвечает отец Абер. «Но если все сущее от Бога, то почему в этом мире есть зло?» – возражает Оноре. «Добрый священник не был силен в полемике; он понимал религию как чувство и принимал все догматы на веру, будучи не в силах их объяснить. Однако он не был святым; и, не найдя никаких новых доводов, вышел из себя и засадил меня на два дня в карцер за то, что я прервал его, когда он объяснял нам катехизис». Так язвительно напишет об этом происшествии Бальзак в «Луи Ламбере».

Более суровым наказанием оказалось изъятие у него рукописи «Трактата о воле». «Вот глупости, которыми вы занимаетесь, пренебрегая домашними заданиями!» – воскликнул отец Франсуа Огу, стоя перед Луи Ламбером, alter ego Бальзака. «Луи Ламбер и он [Бальзак] – один человек, – напишет сестра Оноре Лора Сюрвиль, – это Бальзак в двух лицах. Жизнь коллежа, малейшие события тех дней, все, что он пережил и передумал там, все правда, даже „Трактат о воле“, который один из преподавателей (которого он называет) сжег, не читая, в ярости обнаружив вместо домашнего задания, которое требовал. Мой брат всегда сожалел об этом своем письменном опыте – свидетельстве ума в столь юном возрасте».

Оноре, обуреваемый желанием поверять свои фантазии бумаге, становится все более враждебным железной дисциплине коллежа: то, что ему пытаются навязать, раздражает, увлекает лишь то, к чему расположен сам. Запертый в серой Вандомской тюрьме, занят только собственными мыслями. Он напишет о себе – Луи Ламбере, – что ему достаточно было одного – утолять жажду своего ума. В четырнадцать лет интеллектуальная деятельность Оноре столь интенсивна и до такой степени не соответствует его положению обычного школьника, что он чувствует себя на грани безумия. Голова перегрета кипением теорий, воспоминаний, планов. «Оноре был похож на сомнамбул, которые спят с открытыми глазами, – засвидетельствует Лора Сюрвиль. – Он почти не слышал обращенных к нему вопросов и не знал, что отвечать, когда у него вдруг спрашивали: „О чем вы думаете? Где вы?“ Это удивительное состояние… происходило от скопления мыслей… без ведома преподавателей он прочел большую часть библиотеки коллежа… в карцере, куда он вынуждал помещать себя ежедневно, поглощал серьезные книги». Он будет утверждать даже, что порой впадал в своего рода кому, состояние это тем более беспокоило учителей, что они не знали причины.

Болезненное «отупение» усугублялось актами неповиновения, руководство коллежа решило избавиться от воспитанника, чей характер мог дурно повлиять на дух его товарищей по заточению. Двадцать второго апреля 1813 года Бальзаков попроси ли забрать сына, чье дальнейшее пребывание в этом учебном заведении признано было нежелательным. Изгнанный как паршивая овца среди учебного года, Оноре опасался резкой реакции матери: не будет ли Шарлотта-Лора чувствовать себя лично оскорбленной этим? Но он выглядел столь жалким и потерянным, что обеспокоенные родители ни в чем не стали упрекать его. Положились на свежий воздух и здоровое питание, чтобы дать ему оправиться. Но мальчик ждал от своего возвращения чуда иного рода, никак не связанного ни со свободой передвижения, ни с обильной едой: все меркло в присутствии Лоры, которую он наконец обрел, – повзрослевшей, похорошевшей, любившей и понимавшей его лучше, чем кто-либо другой.

Кажется, прекрасно знаешь свою семью, но после шести лет отсутствия вновь знакомишься с ней с изумлением путешественника, вернувшегося из дальних странствий. Примерно так говорил себе Оноре, видя родных ему людей, к лицам, привычкам и чувствам которых должен был приобщиться заново. И если с любимой сестрой Лорой, почти ровесницей, у них были одинаковые предпочтения и взгляды на мир, то другая сестра – Лоранс, которой исполнилось одиннадцать, казалась ему существом, не заслуживающим внимания. Что до младшего брата Анри, известного своими капризами и кривляньем, его можно было только презирать. Но именно этому малышу доставалась вся нежность матери, только им она восхищалась, приходила в восторг от любого его слова и жеста. Мальчик напоминал ей о Жане де Маргонне, которого Шарлотта-Лора так любила и, без сомнения, продолжала любить. Оноре имел право лишь на ее безразличие и упреки, и никто другой, пожалуй, не испытывал столь сильной неприязни ни к нему самому, ни к его пристрастиям. Эта женщина была холодна к сыну, но рассыпалась в любезностях перед приглашенными. Казалось, хотела нравиться всем, кроме собственного ребенка. Злые языки обвиняли ее в любовных интрижках, к тому же она слишком настойчиво повторяла, что у нее старый муж. В церкви демонстрировала набожность, которая вызывала у окружающих недоверие, многие, видевшие ее в такие мгновения, говорили, что подобным ханжеством их не обмануть, тем более что было доподлинно известно – госпожа Бальзак с удовольствием меняет требник на произведения Месмера и увлекается гипнозом.