Ромэн Яров - Творцы и памятники

— Благодарите судьбу, — сказал Лебединский, — что все это произошло именно в инженерном училище. В любом пехотном вас бы немедленно разжаловали в солдаты. Здесь на вещи смотрят шире, понимают, что не все можно уложить в казарменные рамки. Тем более творческий поиск. То, что вы сделали, это шалость, каприз, который может смениться завтра любым другим, или проявление постоянного и глубокого интереса?

Бонч-Бруевич не ответил. Он вспомнил Киев, родной дом над Днепром, сад, береговые кручи — и опыты по передаче сигналов на расстояние без проводов. Все были под свежим впечатлением событий только что закончившейся русско-японской войны. Но его интересовали не батальные эпизоды, а новое (хотя со времен опытов Попова прошло уже десять лет) средство связи — радио. Как были изумлены друзья, домашние, услышав сигналы, как они оглядывались, нагибались, раздвигали кусты и траву в поисках спрятанных проводов. Но ведь об этом не рассказать.

— Вы хотите заняться физическими опытами? — прервал молчание профессор.

— Очень хочу.

— Хорошо, я поговорю с начальником академии и училища. Возможно, генерал-лейтенант Крюков разрешит вам самостоятельно работать в лаборатории. Я еще пока не знаю ваших способностей. Может быть, вы будете вспоминать декабрь 1907 года как время начала своей научной деятельности. Но хочу предостеречь от повторения подобных вещей. Наука требует самого серьезного отношения, и нечего даже думать о том, что можно с наскоку решить хотя бы незначительную задачу. Тем более что таких и не бывает. Карцер дежурному, кстати, заменен тремя нарядами вне очереди. И не храните впредь аккумуляторы под кроватью.

Вот и выпуск подошел; последние дни в училище. Комиссия кончила работу поздно вечером, но юнкера — теперь уже офицеры — долго не расходились: курили, обсуждали свои назначения, перспективы, делились планами. Бонч-Бруевич внезапно отделился от своих товарищей, выскочил на середину широкого коридора, отдал честь медленно идущему Лебединскому.

— Бонч, — грустно сказал Лебединский, — зачем вы попросились в Иркутск? Из восьми радиотелеграфных рот русской армии можно было выбрать что-нибудь более близкое. Мне жаль расставаться с вами, скажу откровенно: я преподаю не первый год, но такого слушателя, как вы, у меня еще не было.

— Я очень тронут, но мне хочется посмотреть дальние места, дикую природу, Байкал.

— Так вы романтик! — сказал профессор. Одобрение, легкая ирония, может быть, даже грусть по ушедшей молодости — все можно было угадать в этой короткой фразе. — Ну что ж, счастливый путь! Через три года вернетесь — милости прошу. Постарайтесь и там создать себе условия для занятий. Я дам вам рекомендательное письмо к начальнику обеих сибирских рот искрового телеграфа подполковнику Ивану Алексеевичу Леонтьеву. Он страстный энтузиаст радио. Не теряйте времени; в молодости кажется, что его безгранично много, но проходят годы, и вы убеждаетесь, что серьезная работа требует всей жизни, а она коротка. Ни одного пустого дня — вот вам мое напутствие.

…Пыльная сибирская дорога. Скрип колес, запах лошадиного пота, медленно тянущийся обоз из девяти двуколок. На них размещено все оборудование полевой радиостанции: искровой передатчик и детекторный приемник. Об электронных лампах никто и не подозревает. Остановка. Операторы — «слухачи» — надевают поверх солдатских фуражек наушники, станция начинает работу. Вся аппаратура изготовлена двумя иностранными фирмами: немецкой «Телефун-кен» и английской «Маркони». В эфир передаются сигналы по азбуке Морзе. Принимать их на слух очень тяжело. Искровой разряд, вызывающий колебания электромагнитных волн, сопровождается сильными шумами. В примитивных детекторных приемниках очень трудно отделить нужный сигнал от сигналов других станций и атмосферных помех. Приемники малочувствительны, передатчики нестабильны в работе — все это приводит к тому, что новое средство связи никак не может считаться надежным. Да и дальность действия полевой радиостанции невелика — всего тридцать километров. Солдаты страдают, у них болят уши, а командиры, как и раньше, предпочитают пользоваться вестовыми.

Все это надо менять, но сколько требуется опыта, умений, знаний! К счастью, подполковник Леонтьев достоин высокой оценки Лебединского.

«Ни одного пустого дня», — Бонч-Бруевич листает самые последние радиотехнические журналы, которые подполковник выписывает сюда, в глухую Сибирь.

«Не теряйте времени», — подполковник собрал офицеров на семинар — обсудить последние новинки радиотехники. Появилось сообщение об электронных лампах. Принцип известен, но как его реализовать?

«Серьезная работа требует всей жизни», — Бонч-Бруевич углубляется в учебники высшей математики, которые дал ему подполковник. Без этого невозможно понять законы распространения электромагнитных волн. Через рутину армейского быта, через однообразие будничных дел, сопротивляясь спокойному течению жизни, готовит себя молодой инженер к подъему на вершину творческой работы. Улыбаясь, вспоминает он теперь наивного мальчишку, который хотел за одну ночь найти объяснение сложному явлению природы. Дай бог, чтоб только удалось заложить фундамент для последующих дел, войти в суть проблем, подготовить себя!

…И вот уже три сибирских года позади. Бонч-Бруевич взбегает по лестнице петербургской квартиры профессора Лебединского. Сердце его радостно колотится.

Лебединский обнимает пришедшего, ведет к себе. В кабинете, смеясь, оглядывая возмужавшего офицера, хлопая его по плечу, профессор расспрашивает о прошедшем, о планах, намерениях. «А не бросили ли вы опыты с искрой? Не бросили! Полковник Леонтьев помог? Вот видите, я же говорил, что это замечательный человек! Хотите поступать в офицерскую электротехническую школу? Это, безусловно, необходимо сделать, а я могу помочь. Намерены продолжать опыты? Рад буду предоставить все, чем располагаю».

Тысяча девятьсот двенадцатый год. Бонч-Бруевич начинает свой путь в науке. Недоверчивые, многоопытные, знающие, сколь тяжело добывается каждая крупинка новых сведений, ученые не склонны полагаться на авторитеты; никакие уверения не убедят их ни в чем. Эксперимент — вот основа их веры. И обязательно — воспроизводимый. Если в Лондоне доказано, что под влиянием магнитного поля в движущемся проводнике возникает электрический ток, то при тех же условиях тот же результат должен быть получен и в Петербурге, и в Сиднее, и в любом другом уголке земного шара. Если эксперимент невоспроизводим, значит это шарлатанство. Ученые строги, ибо природа совсем не легко отдает свои тайны.