Дмитрий Попов - Оранжевая принцесса. Загадка Юлии Тимошенко

О неизбежности скорой войны: это чувство тогда испытывали все — и народ, и начальство. О директиве, пришедшей из Кремля в 1940 году: срочно перевести ряд предприятий Днепропетровска на выпуск военной техники. О шифровке, полученной в те же дни из Москвы: немедленно учредить должность секретаря обкома по оборонной промышленности. О том, как на эту ключевую в городе и в республике должность товарищи единогласно назначили будущего генсека.

Именно военная промышленность и особое отношение Брежнева к родному городу сделали Днепропетровск гигантом советской индустрии. Наглухо закрытым для иностранцев панельно-бетонным монстром с миллионным населением. Стартовой площадкой для головокружительных партийных, гэбэшных и хозяйственных карьер.

В 70-е годы прошлого века Днепропетровск «переселится» в Кремль. В политбюро и секретариате ЦК, на постах председателя совета министров и шефа КГБ, среди их многочисленных заместителей, в креслах партийного руководителя Украины и министра внутренних дел, на ключевых должностях второго и третьего ряда — всюду будут выходцы из этого славного города, изнемогающие от преданности вассалы Брежнева, готовые ради него на все. А если вспомнить, какое место в мире занимал тогда СССР и лично тов. Брежнев, лидер одной из двух сверхдержав, способных многократно стереть в порошок всю планету, то роль города Днепропетровска станет понятной каждому.

Этот провинциальный город излучал власть — в масштабах страны и мира.

Брежнев любил свой город. Как многие диктаторы, он был сентиментален и его всегда тянуло к малой родине. Днепропетровцы тоже любили вождя — той слегка извращенной и двусмысленной любовью, какой жители нищей империи одаривают земляка, выбившегося в люди.

Земляк про них тоже не забывал.

По всей стране граждане давились в очередях за колбасой. В Днепропетровске колбаса иногда свободно лежала на прилавках магазинов и щедро, вместе с иным разнообразным дефицитом, распространялась в так называемых «заказах» среди тружеников оборонных предприятий. Рассказывают даже, что эту пресловутую колбасу, советский символ продовольственного благосостояния, днепропетровцы порой отправляли родственникам в Москву, хотя столица всегда снабжалась несравненно лучше провинции. В стране была напряженка не только с мясом. Не хватало большинства других предметов первой необходимости — обуви, туалетной бумаги, одежды, магнитофонов, лекарств. Любой мало-мальски нужный товар советским гражданам приходилось добывать, используя знакомства, переплачивая в два-три раза, унижаясь в магазинах перед продавцами.

По империи гулял анекдот. Вопрос: сможет ли заяц добежать из города-героя Бреста до города-героя Москвы? Ответ: не сможет. Он будет пойман и съеден в городе-герое Туле.

И все же в Днепропетровске было чуть-чуть побольше мяса и туалетной бумаги, чем в среднем по стране, поэтому город считал себя зажиточным. Цена этого относительного благополучия ни для кого не являлась секретом. Заботливая любовь сентиментального генсека к своей малой родине объяснялась просто: город работал на ядерную войну.

В центре его глухо урчало главное ракетное производство страны. Завод «Южмаш» строился еще в бытность Брежнева первым секретарем Днепропетровского обкома. Боевые баллистические и космические ракеты стали основным видом его продукции. На заводе были сконструированы и построены все ракеты серии SS, а также космические носители «Космос», «Интеркосмос», «Циклон-2», «Циклон-3» и «Зенит». Его гордостью стал уникальный ракетный комплекс — SS 18, который может оснащаться несколькими ядерными боеголовками. В Днепропетровске впервые в мире было поставлено на поток производство искусственных спутников Земли.

На «Южмаш» работали проектные институты, вузы, сотни предприятий-совместителей. Как и везде в стране, мирное производство было лишь побочной деятельностью военных гигантов. Кроме ракет, «Южмаш» выпускал тракторы, троллейбусы, оснащение для пищевой промышленности. А также велосипеды и зонтики.

В конфликтах между градообразующим «Южмашем» и местным, а также киевским партийным начальством завод всегда побеждал. Поэтому директора предприятий, работавших на ВПК, плевать хотели и на местную, и на киевскую элиту, при случае с удовольствием показывая, кто в республике хозяин. Их особое положение в Украине и в СССР, не закрепленное ни в каких законах, было очевидно всем. За ними стоял Брежнев.

Генсек с высоких международных трибун неустанно боролся за мир во всем мире. Его любимый город работал на ядерную войну. Однако тут не было никакого противоречия. Во всяком случае для тех, кто привык, живя в СССР, ничему не удивляться. А чему было удивляться, если партийно-хозяйственные карьеры, начавшись в Днепропетровске, продолжались в Москве, минуя Киев. Все конфликты кончались одинаково — победой всесильной партии войны, чьей базой были здешние заводы.

Ракетный, интеллектуальный, промышленный гигант, расположенный у огромной реки, у первых днепровских порогов, Днепропетровск был по-своему очень хорош — с его широкими центральными улицами, огромными площадями, имперским милитаристским размахом… Местные жители называли город «Днепром». А река, воспетая великим Гоголем, расстилалась внизу как безразмерная книга, и каждый школьник в СССР наизусть знал, как «чуден Днепр при тихой погоде» и что «редкая птица долетит до середины Днепра».

Золотой век Днепропетровска в прошлом столетии длился без малого двадцать лет, до ноября 1982 года, когда сердце верного ленинца остановилось. Началось другое время. Строгое, нечуткое, даже оскорбительное для памяти Леонида Ильича.

На брежневскую эпоху и приходилось становление леди Ю.

Ей было четыре года, когда он пришел к власти в СССР. Восемь лет — в том августе, когда войска Варшавского договора оккупировали Прагу. Девятнадцать, когда началась война в Афганистане, где погибли тысячи ее сверстников. Двадцатидвухлетняя студентка Юлия Тимошенко вместе со всем советским народом оплакивала смерть дорогого Леонида Ильича.

Оплакивала ли? Местный днепропетровский патриотизм, связанный с именем первого лица в государстве, был в моде, но едва ли кто-нибудь, кроме самых близких, так уж горевал тогда о кончине генерального секретаря. Скорее, в душах людей накапливалась тревога: что будет со страной? Причем вопрос этот звучал иначе, нежели в 1953 году, когда народ прощался со Сталиным. Великого вождя провожали рыдающие толпы, ибо Сталин был страшен и непостижим, как Бог из ветхой книги, отмененный советской властью. Леонид Ильич был свой — земной, не злой, вороватый, грешный. В последние годы, заметно впадая в маразм, генеральный секретарь вызывал смех у простых трудящихся по всей стране, не исключая и Днепропетровска. Смех порой бывал невеселым, ибо отчетливое ощущение тупика, куда зашла страна под водительством Брежнева, становилось повсеместным.