М. Борисов - Кратеры Бабакина

Особенность курсов состояла в том, что на них принимали всех желающих без всяких вступительных экзаменов и собеседований. Прекрасно подобранный штат преподавателей, прогрессивные методы и принципы обучения (среди них следует назвать прежде всего лабораторно-экспериментальные занятия на специальных, заранее собранных стендах, позволяющих изменять параметры схем, выявлять их зависимости) обеспечили подготовку квалифицированных специалистов, внесших впоследствии свой вклад в развитие народного хозяйства.

На Четвертые курсы (так официально они именовались) и поступают Бабакин и Разиков, самый близкий друг его и товарищ.

— Учились мы, — как вспоминает Разиков, — «запойно» все месяцы. Это было так увлекательно, интересно! Только там мы поняли, что о радио, несмотря на какие-то наши любительские успехи, мы ничего не знали, что в вопросах радио мы просто дилетанты. А теперь мы уже понимали что к чему, мы ощущали бурный прилив сил, нам хотелось собирать разные схемы, настраивать их, испытывать… И мы даже сделали однажды хилые, слабосильные приемопередатчики. Для переговоров друг с другом. И провели с их помощью два или три сеанса связи, каждый начинался с телефонного звонка: «Выхожу в эфир. Включай аппаратуру и ищи».

Полгода учебы пролетели мгновенно, как один день. Да и немудрено. На курсах учились лишь энтузиасты, и каждая лекция, каждая лабораторка воспринималась ими как откровение, которого здесь ждали нетерпеливо и трепетно. А сочетание учебного процесса с домашней радиолюбительской практикой, что было характерно для большинства курсантов, открывало новые горизонты, возникающие практические вопросы разрешались буквально по горячим следам первоклассными педагогами. И эта обратная связь делала учебу еще эффективнее. Курсы дали много Бабакину не только в части приобретения конкретных знаний, хотя это и неоспоримо. Курсы, принципы их организации через много лет помогут ему найти единственно верный путь в трудной ситуации, в которой он окажется.

А произойдет вот что. Однажды Бабакину поручат возглавить работы по управлению летательными аппаратами. В те годы специалистов по этим делам учебные институты выпускали мало, а для тех работ, которые он должен был вести, их требовалось много. Поэтому вопрос обеспечения кадров стал во главу угла. Рассчитывать на помощь извне было нереально — в стране эта «фирма» была не одна, да и, наверное, задачи, решаемые другими организациями, были тоже не менее важными. «Кадровый» вопрос тревожил Бабакина, он понимал, что, не решив его, нельзя обеспечить качественный шаг вперед, который от него ждали. Положение, в общем-то, было безвыходным, но Бабакин и отличался тем, что умел находить выход там, где его, казалось, просто не было.

В немалой степени в этом ему помогала память, а она у него, как уже говорилось, была прекрасная. Обдумывая возможные пути решения стоящей перед ним проблемы, он вспомнил общую ситуацию тридцатых годов, Общество друзей радио, свои памятные Четвертые курсы…

Так в конструкторском бюро была организована разовая, имеющая конкретную задачу, система переквалификации, которая получила почти официальное название «академия Бабакина», по имени ее организатора и идеолога. Принимали в нее всех желающих, причем от абитуриента не требовали справки о том, что его начальник согласен на переквалификацию подчиненного. «Пропуск» в «академию» — личное заявление. «Курсантов» набралось человек двадцать пять — тридцать, до конца учебы дошло девятнадцать. Среди них были вчерашние двигателисты, технологи, механики… Утвержденная программа предусматривала годичный срок обучения, но это был не чистый год. Полгода отводилось лекциям, а во вторую половину слушатели должны были набирать практический опыт в лабораториях по новой специальности, куда они переводились сразу же после подачи заявления. Лекции в «академии» читали преподаватели, приглашенные из вузов, и свои специалисты.

О качестве подготовки выпускников бабакинской «академии» говорят факты: со временем ее воспитанники стали во главе ряда подразделений КБ, один защитил кандидатскую диссертацию, один удостоен звания лауреата Ленинской премии. И это все по новым специальностям.

Но это все будет потом. А пока Георгий Николаевич успешно оканчивает курсы, в числе пяти из сорока двух учащихся он получает рабочее звание старшего радиомонтера.

Мне удалось разыскать инженера Александра Соломоновича Беркмана, заведовавшего тогда курсами.

Александр Соломонович, восьмидесятишестилетний старик, сухой, подвижный, в парадном черном костюме, но в теплых, несмотря на жару, царящую в квартире, войлочных туфлях, отороченных мехом, встретил меня у двери и провел в большую комнату. На столе лежал заранее приготовленный к моему приходу толстый альбом для рисования, разбухший от многочисленных вклеенных в него документов, каждый из которых — история. Не только курсов, но и становления в стране радио.

— Вы помните учившегося у вас на курсах в тридцатые годы Бабакина? — с надеждой спросил я.

— Бабакина… Бабакина… — старался припомнить Беркман. — Бабакина… — Нет, — как-то, мне показалось, виновато ответил он. — Не помню, к сожалению. — Он развел руками. — А почему это вас так интересует?

Ну как объяснить ему, старейшему радисту, организатору курсов, что мне очень бы хотелось, что просто для сюжета этой книги непременно было бы нужно, чтобы среди сотен, вероятно, прошедших «через него» студентов он запомнил бы моего героя и этим самым подтвердил его исключительность, на которую, по-моему, должны были обращать внимание уже тогда!

Но этого, как видите, не произошло.

В начале октября 1930 года Георгий Николаевич Бабакин вышел на свою первую работу в радиослужбу при Московской телефонной сети, размещавшуюся в Милютинском переулке (теперь улица Мархлевского, 3), упиравшемся одним концом в оживленную Мясницкую (улица Кирова). Этот дом, высокий, добротный, основательный, сделанный «на века», стоит и поныне.

В тридцатом году радиослужба только-только набирала силу. Бурно развивалась радиотехника, росло число передающих и принимающих станций, удлинялось время вещания. Москвичи, сейчас я говорю о них, в массовом порядке обзаводились «точками» (репродукторами), приемниками, этими в полном смысле слова живыми нитями связи с окружающим миром. Радио входило в быт заводов и фабрик, становилось необходимейшим средством воспитания и сплочения трудовых коллективов. Именно с учетом этого круг работ реорганизованной радиослужбы, а с 1932 года — Московской городской радиосети (МГРС), как она стала называться, был значительно расширен. Директор МГРС Иван Алексеевич Михайлов, человек большого жизненного опыта, прочитав направление, спросил: